Графоман
29 мая 2006 (20)
Татьяна Полежаева

"За окном уснул усталый вечер"

Наконец-то весна к нам пожаловала, по-зимнему морозный март сменил серый, сырой апрель, народ на улицах Савинска как вытаял - мамочки с колясками, женщины с сумками, бабушки с батожками - гололед! И я невольно высматриваю в пестрой, принарядившейся к весне, толпе знакомую фигурку - точеную! знакомую походку - горделивую! знакомый взгляд - усмешливый! зная, что не высмотрю. Нет другой такой, а эта убежала и дверь за собой захлопнула!

Надя Мимма. Савинский без нее, как новелла без заглавия, песня без припева, книга без картинки. Плоть от плоти, кровь от крови принадлежала Надежда Мимма Савинску. Не одна я уверена в этом.

Оглядываясь во времени, с изумлением понимаю, что, когда я приехала в поселок, она еще в детский сад ходила, то есть вся жизнь ее прошла рядом. Но судьба нас свела, когда Надежде было двадцать пять, а мне сорок, что совсем не мешало мне смотреть на нее снизу вверх. Надежду Мимма знали все! Признание поэтического дарования пришло к ней рано, о ней говорили от Архангельска до Москвы, она издавалась в сборниках, стихи ее звучали по самым престижным радиоканалам.

Не забывают и теперь, подтверждение тому подряд несколько летних передач о ее творчестве по центральному радио, публикации в Архангельске и Вельске, где у нее особенно много друзей, а может, и еще где, не все до нас доходит:

Но сегодня я хочу вспомнить не только стихи Надежды, но и ее игрушки! О, нет, это были не куклы. На книжных полках, среди подаренных юной поэтессе многочисленными авторами книг, удивительно миролюбиво размещались медведи, ежи, гномы - резиновые и синтетические, небольшие, яркие, жизнерадостные, они населяли жилище девчонки-поэта. Кто бы дал ей тридцать?! Тем более тридцать семь! Была и останется девчонкой - горделивой, яркой, непокорной - такой, которую ни с кем не спутаешь, останется не только стихами:

В каждом доме, где Надя бывала, живут мастерски сделанные ее руками зверюшки, похожие одновременно и на автора и на того, для кого предназначены. Смастеренные из лоскутков, кусочков меха, кожи, бахромы и пуговиц с соблюдением множества деталей, придающих игрушке характер, они радуют нас своей жизнерадостностью. Змейки, драконы, коты, обезьянки - весь небесный гороскоп. Да и что еще могла подарить своим друзьям к Новому году или к дню рождения бедная, как церковная мышь, поэтка? И она шила долгими вечерами, оживляя своим талантом подарки, такие же совершенные по форме, как и стихи. Стихи дарила не часто, а игрушки - всегда! Она и не подозревала, что дороже таких подарков ничего и быть не может.

Девочка Надя убежала, а я стою, распахнув вслед дверь, прижимая к груди осиротевшую обезьянку: только ли она осиротела? Какой сквозняк! А ведь все могло быть иначе!

Надежда Мимма

Листок

Когда сентябрь с последней паутинкой
Отправит в отпуск август подуставший,
Я подниму с асфальта лист опавший
С давно знакомой легкою грустинкой.
Держа в ладони листик в бурых пятнах,
Задумаюсь о жизни человечьей
Нелегкой и, конечно же, невечной.
Да и зачем мне вечность, непонятно?
Вот так же отшумит листвою юность,
Потом отшелестит дождями зрелость,
А дальше: Как же много не успелось!
К чему еще душа не прикоснулась!
Октябрь, ноябрь, 
декабрь в затылок дышит.
Пристрою лист на стенку у постели.
И с ним зимой под пьяный плач метели
Заговорю о лете. 
Вдруг услышит...

В лесу

Гудят натруженные ноги,
Зудит надсадно комарье.
Скорей добраться до дороги
И через семь км - жилье.
Ох, ну и тяжела корзина:
Зато с грибочками зимой!
Я сильная, хоть не верзила:
Доволоку, мне не впервой!
В плечах - ломотная усталость:
А знаете, что в голове?
Одна корзина, вот ведь жалость!
И что я не взяла их две?!

Чудо мое

Августовский мрак. Береза. Изгородь.
Славное в деревне житие!
:можно я приду к тебе на исповедь,
Чудо ясноглазое мое?
Тайно проберусь глухими тропками
В тихие владения твои,
Где в печурке маячками робкими
Светятся малиново угли.
Где под крышей маленького дома
Кружат чайки, а не воронье.
Ты ведь ждешь меня опять и снова,
Чудо ясноглазое мое.
А не ждешь, так я ведь и напомню - 
Поднесу любовное питье.
Что ни пожелаешь, все исполню,
Чудо ясноликое мое!

Прощание с августом

И вот уже последние дни августа,
Опять уходит он на целый год.
...побудь еще недельку, ну, пожалуйста!
Я так скучала, так ждала, и - вот:
Ты видишь, я тебе без ложной скромности
В любви своей открыто признаюсь.
Вот ты уйдешь, и я от безысходности
В привычную депрессию забьюсь.
Ты теплый, звездный, главное - 
Единственный!
А ночи! кто дарил такие мне?
И мною непостигнутые истины
В тебе я нахожу, а не в вине.
А запах твой! А темень густо-синяя,
Любовный трепет листьев под рукой:
И я с тобою слабая, не сильная,
Хотя считаюсь вроде таковой.
Возьмешь меня в объятья бестелесные,
Усадишь на высокую скирду
И ветерком шепнешь: 
"А вам известно ли,
mon ser ami, что я еще приду?"
Ни одного мужчину не просила я:
"Не уходи!" С тобой - наоборот.
Гадают люди: "Умная, красивая,
А все одна, наверно, принца ждет".
...и лишь надежда в сердце - 
сладкой болью:
Промаюсь год, но месяц - 
мой придет!

* * *

Всю ночь шел снег. Шел 
и не спотыкался.
Ему, никто, представьте, не мешал.
Но торопился. 
И перестарался:
Без сил под утро на землю упал.
И так лежал: его топтали люди,
Машины колесили по груди.
А он все ждал, когда же сил прибудет,
Чтоб вновь упрямо продолжать идти.

Ноябрь

Листья не успели облететь,
Так и мерзнут, на ветру дрожа,
Верная примета: сейгод смерть
Соберет богатый урожай.
Мы почти привыкли к ней уже,
Примелькались ленты и венки.
Только в церквах, помня о душе,
Слезы льют свечные огоньки.

Собаки дерутся

Собаки дерутся. Дерутся собаки!
И черный кобель, и белая шавка:
Грызня, визг, рычанье, всеобщая давка - 
Какое кошмарное зрелище драки!
Хмельной мужичок разогнал свору палкой.
На красном снегу - две недвижные тушки:
Растерзанный пес, 
с глоткой вырванной шавка:
И слезы (представьте!) 
в глазах их потухших:

Прощай

Прощай, моя нетающая боль.
Ты будешь долгим сном-воспоминаньем,
Что миром управляет не любовь,
Не красота. В нем царствует страданье.
Прощай, моя угасшая звезда.
Я на всю жизнь твой теплый свет запомню.

Осень

Я закрою глаза, провожая закат,
Я услышу плач лета в лесной колыбели.
И вдохну запах осени, влаги и прели,
Подставляя лицо под цветной листопад.
Потемневшие волны на стылой реке
Вяло чешут бока о прибрежные камни,
И озябшие ивы худыми руками
Все рисуют пейзажи на мокром песке.
Я открою глаза: не простившись со мной,
В темноте растворится закат грустно-серый.
Завтра будет зима. И убавится веры
В то, что новую осень встречать не одной.

За окном

За окном усталый вечер.
За окном продрогшая зима.
За окном бредет замерзший ветер,
Усыпляя серые дома.
В вышине не видно звезд далеких,
Скрыла их снежинок кутерьма.
Это время - лишь для одиноких,
Для таких же, как и я сама.
За окном фонарь последний гаснет.
За окном совсем уже темно.
И во мраке все кого-то дразнит
Лишь мое - неспящее - окно.
Я открою форточку пошире.
И зима тотчас в нее шагнет,
Пусть она согреется в квартире
И меня, в конце концов, поймет.
Сколько же зима еще продлится?
Сколько же еще промчится вьюг?
Сколько же еще мне будет снится
Зов твоих прекрасно-жарких рук?

Святая вода

Как в Крещенскую ночь 
я спущусь к роднику,
что по желобу в реку 
стекает.
Не по тропке спущусь - 
по колено в снегу:
не хочу куда все, 
толчея там и гул,
здесь почти никого не бывает.
Родниковой водой 
обжигается рот,
пламенеют ладонь 
и запястье.
О, святая вода!
Чтобы вновь через год
мне вернуться за снадобьем 
от невзгод - 
брошу в желоб монетку.
На счастье.

Снег

И вот опять упал на землю снег,
Все под себя живое подминая.
Мир словно онемел, оглох, ослеп!
И кажется, что я одна живая.
Но в жутковато-мертвой белизне
Как выстоять, как выжить я сумею?
Ведь в этом стылом, без видений, сне
Я тоже слепну, глохну и немею!
Какая красота: но как поэт,
Который черпает в ней силы,
Кричу в пространство белое, 
что - нет! - 
Не может этот холод быть красивым!
Вся красота - в тепле! 
Как жизнь - в тепле.
И каждый миг их бесконечно краток.
Но нужен мрак и холод на земле,
Чтоб оценить тепло и буйство красок.

***

Такая тишь, что слышно мне, 
Как оседает пыль на мебель,
Как тянется цветочный стебель,
Как тает льдинка на стекле.
Как озабоченный паук
Ткет свою скатерть-самобранку,
Как всходит солнце спозаранку,
Разбрызгивая свет вокруг.
Как дым, что с джином чем-то схож,
Струится из трубы над крышей.
И знаешь, что еще я слышу? - 
Как сердцем ты меня зовешь:

Время прощания

Сухо щелкнет на часах браслет,
Облегая тонкое запястье:
Мне пора. Над временем не властен
Даже Бог. А я подавно - нет.
Год любви, подаренный тобой,
Канул в Лету - ты забрал подарок.
Мне пора. Ах, как жестоко-жарок
Циферблат в оправе золотой.
Мне пора. Из царства грез и снов
Ускользнуть давно б, 
страшась расплаты.
Да душа, взлетевшая куда-то,
Не слыхала тиканья часов:

***

Не верь мне, если я тебе скажу,
Что боль прошла и я опять здорова,
Что снова жизнь приятной нахожу,
Не избегая общества людского.
Не верь другим, когда услышишь ты,
Что я опять в романах заплутала,
Что в мутных водах праздной суеты
За хвост удачу, кажется, поймала.
Не верь глазам своим, увидев вдруг,
Что я дарю кому-то свет улыбки,
Что шаг мой и уверен и упруг 
И что во взгляде 
нет тревожной пытки.
:нет, лучше верь! А то бы ты сумел
Понять: мне плохо, как столетьем раньше.
А я хочу, чтоб ты не разглядел
Страдания за милой маской фальши.

Материалы страницы подготовила Татьяна Полежаева