Коряжемский муниципальный вестник
9 октября 2002 (78)
Инф.

Злодейка любовь

Глубокой осенью с наступлением зимы многие старики из окрестных деревень перебираются к своим дочерям, сыновьям в Коряжму - на зимние квартиры. А весной опять возвращаются в свои хоромы.

В беседах со старожилами деревенскими отдыхаешь душой: как они жили, любили, во что верили?

Одна из них, Авдотья, - женщина много знающая, удивительная, в свои восемьдесят лет не потерявшая чувство юмора, интерес к жизни.

Встреча с ней послужила поводом для написания этих незамысловатых историй о вечном - о любви.

По понятным причинам имена изменены.

Как матушка денег заработала

- Ой, слушайте: - засмеялась Авдотья, словно что-то особенно памятное вспомнила. - У нас ведь один дикарь за снохой все бегал. Пойдет она коров доить, а он ее в сеновал зовет. Ты думаешь, раньше дикарей не было? Мужики-то еще дичая были. Так вот сноха каждый день корову доила, а он каждый день упрашивал ее. Надоело это снохе, она и говорит свекрови: "Знаешь чего, матушка, поди-ко сегодня подои корову за меня, не владию я чего-то вся".

"Что ты?", - удивилась свекровь. А вот чего! И сговорились они. И пошла свекровь сама доить корову. Платком закуталась. В стае темно. Раньше электричества ведь не было. А свекор, дикарь, бежит за ней, как за снохой. А она как бы и соглашается. Куда деваться - столько дней пристает. Ну, раз такое дело, забежал он в сеновал, яровицу улаживает: сейчас со снохой спать! Темно. Вечер. Ничего не видно. Матушка ведро надоила. Ему - ни слова, ни полслова. А он там все подшептывает: "Ну, давай, давай:"

Матушка молчит. Он схватил ее в охапку, повалил на сено и: Ну, чего вам все обсказывать, немолодые ведь, женатые? Ну вот. Скажу только, что, видать, шибко ему понравилось, деньги ей сует, называет ласково по имени: "На, говорит, денег". Матушка деньги взяла, ведра с молоком - и домой. А он остался на сеновале. Позже пришел.

Ужин собирают. Матушка со снохой перемигиваются. Поели. Попили. Матушка вышла из-за стола и говорит: "Вы ничего не знаете? Я ведь сегодня деньги заработала! Сроду у меня копейки не было, а сегодня, видишь, сколько денег! Я коров доила- доила, вот после коров денег и заработала".

Раньше все деньги у мужиков были, у баб ни копейки. А тут - сразу и столько!

А мужик ее сидит за столом ни жив ни мертв, обомлел. "Да неужто я с тобой:" - и осекся. Расстроился. На кровать ушел, лег.

А матушка ему и говорит: "А шибко ты меня хвалил, шибко я хорошая. А ты выдумал за снохой бегать".

Больше он к снохе не приставал. А деньги матушка ему не отдала. А чего, говорит, мои, я сама заработала. Пойду на базар и куплю, чего хочу:.

Всему свое время

- Вам, стало быть, интересно, про нашу-то любовь узнать, про прежнюю? - начала Авдотья, хитро усмехаясь. - Эвон как! А я уж думала, нынешней молодежи ничего не интересно. Ну уж тогда слушайте.

Танька Ложкина (это девическая ее фамилия) гуляла у нас с Ванькой Сотовым.

Танька-то мне как-то и призналась: "Авдотья, не говори никому, мы с ним гуляем целый год:" "Давай жо!" - охнула я. Охнешь тут. Такое дело. "Да, - говорит, - охай, не охай, а:"

Ей, наверное, годов пятьдесят было. Ему восемнадцать. А ребят у нее сроду не бывало, ни единого. С моими водилась. А я и рада. Пойду обряжаться, она с моими сидит. Сдружились мы с ней, соткровенничались.

А я-то все думаю: на кой она ему, старуха, чего ему, дикарю молодому, надо?

Она когда-то замуж выходила, но мужа убило на лесозаготовках. Больше она ни за кого не выходила. Дом продала. Брат ее взял к себе, в нашу деревню, как докармливать. А тут такое. Любовь. И вот Ванька-то ее в армию пошел. Проводить надо. А как? Она стыдилась. "Ой, - говорит, - Авдотья, Ивана завтра провожать!" Легко ли? И вот пришла вечером ко мне. Брату сказала: "Пойду к Авдотье. Корову ей надо доить да поросенка кормить. А я хоть с ребятами повожусь, пока она обряжается. Может, и заночую у нее. Она боится одна ночевать". У меня мужик-от был в отъезде. Пришла. Сказалась. Да и за дом, в омет. Там Иван ее уж ждал. Там они и спали.

А утром-то пошла провожать. Это ведь не как теперь, - на автобусе: лошадь запрягли да до Виледи солдат и везли. Это сразу после войны было-то. Какие тогда машины? Ребят на лошади до Усть-Виледи везли, она с ними поехала на телеге. Увезли и ее до Усть-Виледи.

Вернулась. Плачет. А я и говорю ей: "Ты зря плачешь. Ты его проводила и успокойся. Если он из армии придет, ты уж будешь ему не нужна. Он моложе будет искать", "Да что ты экое говоришь!" Не верит мне, спрашивает: "Как мне его к себе привязать?" "Я уж не знаю, девка, - говорю ей, - как-то люди делают, а я, Таня, ничего не знаю". Она опять: "Ты скажи-ка мне, к кому мне сходить?" "Да как ты пойдешь? Никто не знает, что ты с ним гуляла, а пойдешь, скажут: ты чего, жила с ним, что ли?" Вот так она все и тосковала, и плакала.

Пришел ее Иван из армии. Дождалась! А он к ней ни разу и не подошел! За молодыми девками побежал:

Вот так вот. Все в свое время надобно делать: и любить, и семью заводить. И деток рожать. А как время-то твое пройдет - не догонишь его: Вот Танька наша пыталась за молодостью угнаться, а молодость-то ее горем да слезами наградила:

Ну что? Сказывать еще или будет на сегодня? Сказывать?

Не буду молодость губить

- Да, дорогие мои, чего только не бывает в жизни. От нашей Тоньки Полкиной вот ушел молодой мужик. Горе бабе. Ей уж за пятьдесят было. Он молодую нашел и бросил ее. Пошла она к одной шептушке и говорит: "Ты мне сделай, чтоб он ко мне вернулся, а я тебе чего надо, того и дам". А та и говорит: "Ну, я сделаю. Только ты мне покажи, какой он на лицо. Он работал в сплавной. В двенадцать они на берегу павжнали. Рыбы наловят, на берегу котел поставят, сидят, едят. А Тонька все ходила его смекала. И эта шептушка с ней. Она ей много чего насулила. А та говорит: "Ничего не давай, покуда не пришептали его. Посмотрю, - говорит, - ты его стоишь или нет". Она, видимо, умная была. Вот однажды идут Тонька с шептушкой по берегу, где сплавщики расположились. У них костер горит, они все у огонька сидят, человек десять. Шептушка Тоньку спрашивает: "Какой он по одежде- то?" Тропиночка мимо них проходит, но пальцем-то не укажешь. Они все на бревешке сидят, а бабы по этой тропиночке как будто в село идут. Тонька шепчет: "Вот, видишь, в середке сидит в серой рубахе". "Этот?" - удивилась шептушка. "Этот", - подтвердила Тонька. Шептушка только головой покачала. Тонька-то мимо мужиков прошла, а шептушка-то возьми да и подойди к ним: "Чего, мужики, варите?" "А кто чего принес, то и варим, - говорят мужики. - Сейчас поедим да бона будем бить. А вы куда?" "А мы в село отправились. Дак вот я и думаю, какие тут мужики сидят, наши ли? Чего варите да едите". "Все наши, - смеются мужики, - садись с нами, мы тебе и сто грамм подадим". Она хохочет: "Нет, нет, мы за покупками пошли, нам некогда сто грамм пить. Напьемся дак покупок не принесем". И отправилась дальше. А Тонька ее за кустами дожидает: "Ну чего, как?" А та говорит ей: "Ой, девка! Ты ладишь экого парня у себя удержать? Ты ведь ему в матери годишься. В бабушки. Ты чего, девка, задумала?" "Да ведь мы с ним жили", - закуксилась Тонька. "Да мало ли чего жили? Нет, Тоня. Знаешь, я чего тебе скажу? Мне никакие платы твои не надо, никакие полотенца, выходные полушалки, деньги не надо. А я уж этому молодому парню не посоветую с тобой жить. Ему молодую надо. Семью надо заводить. Детей. А ты кого ему нарожаешь? Ты не забыла, сколько тебе годков-то?"

Дорогой они расцапались. Тонька матюгалась: "Зачем я тебя взяла? Я тебе все богатство хотела отдать". А та ей отвечала: "Не надо мне твоего богатства, а я его молодость губить не буду. И ты больше не старайся и ни к кому не ходи".

Так вот, дорогие мои. Говорю вам, всему свое времечко Богом отпущено:

Ну и хватит на сегодня. И так мы с вами такое наплели! Заарестуют еще: Все-то хоть не печатайте. Бог с вами:

Он к ней окошком лазил

- Ну что? На чем мы кончили? Ванька-то, значит, из армии пришел. Гуляет. Ни на ком не женится. Таньку свою забыл. Девок перебрал, да, подумать только, бабу облюбовал. Уж не скажу какую, прости меня господи. Окошком к ней лазил. Выспится у нее, опять окошком вылезет и убежит. Всю осень ходил. На свою голову. Она и забеременела.

С мужиком она много лет жила. А детей все не было. Мужик-от от нее ушел, новую семью завел. А она уж думала, не будет у нее детей никогда. А тут - на-ко! Мы с ней тоже дружно жили. Она пришла ко мне, плачет: "Вот, Авдотья, скажу я тебе. У меня женского нет на себе. Я ведь, наверное, забеременела". Я говорю: "Что ты! Да ты ни с кем сроду и не гуляла! Ты чего?" "Как не гуляла! Гуляла". А я ведь не знала. "Дак чего теперь мне с брюхом делать?" "Ничего, - говорю, - не делай. Первое брюхо. А то, знаешь, всякие аборты, говорят, бывают. Тебе так могут сделать - все нарешат, потом ребенка никогда не родишь. Рожай!" "Ой, не знаю, Авдотья, в Котлас, наверное, мне съездить надо, там тетка живет, чего она мне скажет". "Чего ты, шебутная такая. Никуда не едь. Рожай!" А Ванька на ней жениться и не собирался.

А вот Петруха Лосин зимой к ней сватом нагрянул! А у нее половина беременности. Но замуж за него пошла. Куда деваться. На десять лет она его старше.

Он, наверное, в первую-то ночку и узнал, что она беременная. У нее уж брюхо большое было, он мог и раздавить ребенка-то! Ядреный, здоровый, личина-то вон какая была красная!

На второй день свадьбы за стол не садится, за заборкой плачет и плачет. А невеста, даром что брюхатая, не поддается, вовсю пляшет, песни поет.

Родился парень, Васей назвали. Красавцем выладился, весь в Ваньку. Потом еще парень родился, от Петрухи - нестатной, такой же долгоносый, как отец:

Вот как бывает:

Житейская мудрость

Взялся за гуж - не говори, что не муж.

Чтобы не разрушать старую семью, все время пристраивал к ней новые.

Кто видит женщин насквозь, тот очень многое теряет.

Когда в семье только один муж, он вырастает эгоистом.

Ничто так не украшает женщину, как временное отсутствие мужа.

Настоящая женщина должна спилить дерево, разрушить дом и вырастить дочь.

С Авдотьей "про любовь" говорили Т.Симакова, П.Соколов.