Коношский курьер
28 января 2005 (9-10)
Инф.

Смертный бой - не ради славы, ради жизни на земле...

Старейший житель посёлка Волошка Фёдор Иванович Массальский - один из немногих не только в районе, а и в области ныне живущих боевых офицеров Великой Отечественной.

Когда-то бывший офицер нередко выступал с лекциями-беседами о подвиге народа в годы войны, не вникая в подробности - старшее поколение, испытавшее на себе все ужасы войны, в бередящих память и душевные раны подробностях не нуждалось. Вот и в этот раз ветеран прислал в редакцию большую бодрую статью типа лекции. Но сейчас, полвека с лишним спустя, когда выросло и уже состарилось не одно поколение, не знавшее войны, читатель ждёт не общих фраз, а живого рассказа очевидца. И мы поинтересовались в беседе с ветераном: помнится ли ему что-нибудь из фронтового прошлого? Как не помнится... Вот его рассказ.

- По ТВ сколько раз показывали войну в Чечне: солдаты в чём угодно, даже в косынках, только не в касках. А в моей солдатской жизни было так: если ты не в каске - накажут. И когда офицером стал, тоже каску не снимал. Со ста метров в упор пуля каску пробьёт, но сколько раз она спасала от дальнего выстрела или осколка.

Каска - голову беречь, а голова - смекать и мотать на ус. Когда я на фронт прибыл, рост у меня был метр сорок шесть сантиметров, винтовка выше стрелка. И этому стрелку - семнадцать лет. Вот таким "грозным воякой" бежал я в свою первую атаку. Да и другие бойцы - такие же зелёные юнцы. И вся наша военная подготовка перед отправкой на фронт состояла в том, что выдали нам по три патрона и дали пальнуть из винтовки три раза. Ещё хорошо то, что стрелять я дома научился.

То наше наступление зимой сорок второго на реке Ловать под деревней Большое Гремятино оказалось для нас удачным в немалой степени потому, что противник, обычно дерзко-самоуверенный (а такая уверенность очень важна для успеха боя) был деморализован. Немцы разузнали, что для наступления прибыла сибирская дивизия добровольцев. Само слово "сибиряки" наводило на них ужас, ведь они не забыли, как под Москвой сибирские дивизии громили их, завоевателей Европы. А боевой опыт приходит быстро, если сам уцелел и под каской "котелок варит". В свои восемнадцать я уже был командиром миномётного расчёта.

Потаскали же мы миномёт на себе... Ствол тащим с наводчиком поочерёдно, заряжающий несёт лафет, а третий номер - опорную плиту. Общий вес миномёта - шестьдесят кило, да мин запас, да автомат у каждого на шее, а в вещмешке помимо патронов обязательно гранаты. И вот бредём со всем этим непомерным грузом бесконечной дорогой, мечтая об отдыхе как о чуде из чудес.

Наша миномётная батарея давала фашистам жару, и они охотились за нами, забрасывали минами и снарядами. В одной такой дуэли я уцелел чудом. Сначала мы отбивали атаки танков и пехоты. Наша задача - уничтожать живую силу противника. А без пехоты и танки пятились назад. За день я выпустил из своего миномёта тысячу мин. Наконец, атаки прекратились, видно, нечем уже стало атаковать. И на нас обрушились снаряды тяжёлой артиллерии.

Где-то у немцев был наблюдатель со связью - очень уж точно снаряды ложились. Первый снаряд разорвался сзади, второй - спереди, значит, третий будет по нашу душу. Скомандовал своему расчёту: "В укрытие!". И только бойцы отбежали от миномёта, как тяжёлый снаряд разнёс его на куски. Из семи человек осколками ранило шестерых.

Из госпиталя я вышел инвалидом и в миномётчики не годился. Направили на офицерские курсы, после них - опять на передовую, в пехоту, командовать взводом. С ним прошёл Польшу и Германию, дошёл до Берлина. Лишь однажды снова не повезло - осколками гранаты ранило в руку. А сколько раз смерть ходила рядом. Вот был случай. Мы заняли первую линию обороны противника, я спрыгнул в траншею. Под ногами гитлеровец. Убит? Пнул его и уже приготовился бежать по траншее дальше, как этот фашист вскинул из-под живота автомат. Я успел его опередить и всадил в него весь автоматный диск, все семьдесят патронов. Ведь этот гад мог огнём в спину уложить весь мой взвод... А девятого мая вся наша дивизия стреляла в воздух: враг разгромлен и капитулировал. Конец войне!

Ещё немало лет спустя после войны открывались раны у бывалого фронтовика, оттуда выходили осколки и жена отстирывала бельё от крови. Но молодость и горячее желание как можно быстрее залечить на земле раны войны давали силы. Великие Луки, Пенза, Владивосток, Монголия и другие края стали вехами судьбы супругов Массальских, семья жила в вагончиках, палатках, юртах...

Фёдор Иванович имел большой авторитет среди руководителей и рабочих кадров своей отрасли, ему предлагали высокие должности. И все были удивлены, когда он поехал в лесной северный посёлок Волошку, где жили родственники жены. Всё сильнее сказывались раны и контузия, но ветеран по-прежнему не показывал виду, что тяжело, и работал, пока позволяли силы. Он и сейчас, в свои 80 лет, крепок духом и полон веры в лучшее будущее Отчизны. Наше послевоенное поколение низко кланяется ему и всем, кто вынес на своих плечах неимоверную тяжесть той войны, выстоял и победил.

С.Конин.

К юбилею района и Победы

Самолёты летят над Волошкой

Слыхал, что у моего земляка Ивана Якимова, автора "Ротковецких чудаков", была написана, но не опубликована повесть "Журавли летят над Волошкой" о довоенном Ротковце, вот я и выбрал для своей заметки подобный заголовок. Журавлей все мы, конечно, повидали в годы довоенного детства, а вот самолётов...

Это было летом 1936 или 1937 года. Над моей деревней Вершинино пролетел аэроплан красного цвета. Летел он очень низко, даже лётчика в кабине можно было разглядеть. Старушки испуганно крестились и молились - впервые увидели такое чудо.

В ноябре сорок первого или сорок второго под вечер с северо-запада, от Клёнова, снова над нами пролетел самолёт. Очень низко. Мотор тарахтел, видно, был повреждён, и лётчик искал место, где бы приземлиться. Самолёт перелетел через Святое озеро и опустился на поле у Мокеевской. Там женщины как раз убирали лён и в испуге разбежались по домам, тем временем вышли старики с ружьями. Сельчане сначала остерегались - решили, что самолёт немецкий, но потом разглядели красные звёзды и смело подошли к нему. У одного из двоих лётчиков ноги были сильно повреждены. Лётчикам помогли выбраться из кабины и увезли в Мокеевскую. Их подлечили в Климовской больнице, и потом они ещё три месяца долечивались, жили в деревне Климовской и чинили свой самолёт. Озеро Святое уже застыло, и мы, школьники, всем классом бегали по льду из Поповки в Мокеевскую смотреть на ремонт самолёта и разглядывали на нём пробоины от пулемётных очередей.

А где-то в июле или августе сорок второго, в разгар дня, когда мы, школьники, пололи от сорняков семенной участок, засеянный зерновыми, в ясном небе появились четыре самолёта. Они кружились на низкой высоте, казалось, ничего страшного не происходит, мы даже с каким-то любопытством смотрели на их виражи. Мы ещё и слов-то таких не знали: воздушный бой. Но то был воздушный бой. Гул моторов, хорошо видимые вспышки пулемётных очередей... Вдруг один самолёт вспыхнул, появились дым и огонь, горящий самолёт быстро снижался, и стало ясно, что он упадёт в лесу. Он пропал из виду, а остальные разлетелись: два - на запад, один - на северо-запад. Мы сообщили об увиденном взрослым, в сельсовет.

Как раз в то время организовывались поисковые группы для обнаружения выброшенного на парашютах где-то неподалёку от нас вражеского десанта. Предполагали, что десант выброшен у реки Ковжа, а это, если по прямой, 10-15 км. от Климовской. В те годы в нашем лесу ещё прочно стояла наблюдательная вышка на семь лестниц. Вышка, можно сказать, достопримечательность Ротковца, нынешние старики её хорошо помнят. Ещё бы: высота такая, что в хорошую погоду с неё в бинокль видны были озёра Воже и Лача. Построена она в 1938-39 гг., упала в 1953 г. Десант искали на запад от вышки в пределах 10-15 км, но ничего подозрительного не нашли. Но ещё долго, весь 1942 и 1943 годы, на деревьях дежурили замаскированные посты с оружием и по дорогам ходили дозоры, а в деревнях по ночам соблюдалась светомаскировка - окна плотно завешивались, чтобы свет не виден был ни с воздуха, ни с земли. Затем дело пошло к победе, и жить стало веселее. А там и о войне стали забывать, привыкать к мирной жизни.

На облавы в поисках десанта ходили женщины да старики, и немудрено - мужиков забрала война. Зато немало появилось, особенно в первые три года войны, эвакуированных, вывезенных из Ленинграда и Карелии. Многие - обмороженные и еле живые. Иные жили у нас до 1946 года. Эвакуированные очень дружно работали в наших колхозах, люди были душевные, добрые. Многих из них спасли медики Климовской больницы. Считаю, в юбилей Победы надо вспомнить и почтить не только тех, кто работал в госпиталях в Коноше, а и работников нашей больницы.

День 9 мая запомнился на всю жизнь. Был тёплый и солнечный день. Я тогда ходил в седьмой класс, школа была в Поповке. Утром военрук построил всех школьников в две шеренги, и директор школы Василий Мартынович Рачков (он по тяжёлому ранению на фронте выбыл из армии и работал в родной школе) объявил: "Закончилась Великая Отечественная война. Сегодня день победы. Занятий в школе не будет. Выходите". Мы кричали "Ура!"

А насчёт упавшего самолёта так и не знаю, были ли поиски. Обнаружили его жители деревень Медвежье и Заважерец. Ходили на сенокос в сторону Ширбово на речку Верхотина (начало реки Ковжи), и подростки с двумя мужиками надумали наведаться на болото за морошкой. На кромке болота увидели обломанные верхушки деревьев, а подальше - обломки самолёта и кости от трёх трупов. Ранее тут кто-то уже побывал - одежды и оружия при убитых пилотах не было. Ребята прихватили оттуда домой в деревню кое-какие детали, винтики. Было это в 1954 году, со времени падения самолёта минуло 12 лет, к тому времени в Ширбове рубили лес заключённые, возможно, они и наткнулись первыми на это место.

Мужики в деревне рассказывали, что самолёт был наш. Три лётчика - значит, не истребитель, скорее всего, штурмовик или бомбардировщик, атакован тремя немецкими истребителями, долго отбивался, но был сбит. В штабном донесении о погибших лётчиках, надо полагать, значилось, что они пропали без вести. А они погибли в неравном бою в небе над Ротковцем. Наверное, уже не осталось очевидцев, побывавших на той кромке болота, которое стало безымянной могилой.

В.М.Олин.

Дер.Вершинино.

К юбилею района и Победы

Оставили свой след

Я давно и далеко от родной Коноши - в Калининграде, но делами посёлка и района по-прежнему интересуюсь. Есть у меня и книга "Коноша и коношане". Наверняка многие земляки нашли в ней знакомые имена. Назван и мой отец, о нём сказано, что он работал в ЛПХ, был репрессирован в 30-е годы и погиб. Но он не погиб. Ещё и потом, будучи в чинах, имея офицерское звание и правительственные награды, пережил немало лиха. Хочу это уточнить, поскольку с созданием в Коноше краеведческого музея поисковая работа продолжается, а мой отец был известной личностью в районе.

Тарабаев Дмитрий Фёдорович жил в Коноше с семьёй в 1933-1936 гг, работал зам.директора Коношского ЛПХ треста "Мосгортоп", затем директором леспромхоза в Верховажье, в 1938 году был репрессирован. В 1940 году - освобождён из заключения, полностью оправдан и снова направлен на работу в Коношу, на должность зам.начальника треста "Коношатранслес", куда входило несколько леспромхозов.

Моё поколение искренне считало, что в войну для каждого, тем более для руководителя, законом был лозунг: "Всё для фронта, всё для победы!" Увы. Начальником треста был нечистый на руку человек, злоупотреблявший служебным положением, продававший вагонами "налево" лес, пиломатериалы, бумагу и присваивающий себе деньги. Будучи его заместителем и тем более - секретарём партийной организации, мой отец не мог мириться с этим и сообщил о неприглядных фактах в райком партии. В те суровые годы даже за мелкую провинность отдавали под суд. Но у начальника, видать, были сильные покровители, ему стало известно об информации в райком, и началась травля отца. В 1948 году отец был вынужден покинуть Коношу, уехал в Няндому, там был на видной должности - работал директором леспромхоза. Нам, детям, он ничего не рассказывал о травле, я узнала о той истории из дневника отца, он хранится у меня.

Назван в книге и мой старший брат Павел, уточню о нём. Со слов А.Н.Чиркова говорится, что военный лётчик Павел Тарабаев награждён орденом Боевого Красного Знамени. На самом деле он награждён орденом Красной Звезды, а также другими орденами и медалями. После войны закончил две академии - военно-воздушную и военно-дипломатическую. Ушёл из жизни в расцвете сил, похоронен в Москве.

Помню госпитали в Коноше и на пятом, куда мы школьниками ходили с концертами к раненым. Помню воинские эшелоны, проходившие через Коношу. Мы махали руками бойцам, бросали в теплушки полевые цветы, бойцы тоже что-то нам кричали, но за шумом поезда ничего не было слышно. Проходили, с остановкой в Коноше, и эшелоны с пленными немцами, их везли на Воркуту.

До войны та молодёжная компания, куда входили мой брат Павел и Николай Мамонов - будущий командир полка и Герой Советского Союза, была известна всей Коноше - ребята подобрались дружные, инициативные, спортивные. Высылаю несколько фото с Павлом, я взяла их в Москве у его жены. На том фото, где после матча две футбольные команды собрались у Заводского озера, в числе футболистов запечатлены П.Тарабаев и Н.Мамонов.

Л.Д.Харёва. Калининград.

На снимках: Павел Тарабаев, Серафима Ерёмина и Николай Шабалин. 1936 год.

После футбольной встречи. Лето 1936 г.

В составе коношской культбригады, совершавшей поездки по сёлам района, - Ольга Дьячкова, Павел Тарабаев, Галина Поспелова... 1940 г.

Семья Тарабаевых. Слева - глава семьи Дмитрий Фёдорович, слева - Павел Дмитриевич. 1945 год.