|
Трудовая Коряжма
26 ноября 2002 (132)
Владимир НОГОВИЦЫН.
Знаки БЕДЫ не смогли погасить в дочери священника веру в Бога и в хороших людей
Давно уже не бывал я в тех местах. Но вспоминаю иногда и Васильевскую церковь, и
колокольню, и старый погост, и поле, обрывающееся у низины, и тропинку,
сбегающую к лесной речке... Но чем ближе подходил к столетним стенам, тем
надрывнее билось сердце. Чуть ли не в унисон гулким шагам, нарушавшим после тишь
бывшего храма... Признаться, здесь я чувствовал себя неловко. От вида вдребезги
разбитого иконостаса, груд мусора... А дальше тянулись следы давнего пожара:
прокопченные стены хранили знаки беды. Этой и всех иных бед...
***
Тот осторожный стук в дверь Тамара Сергеевна Веснина, кажется, помнит до сих
пор: "Спокойно стучали". Вот поднялся с постели отец - пошел открывать.
Вот кто-то громко спросил: "Воронов? Поп?"
"Священник", - поправил он.
Пришедшие были милиционерами. Чужих восьмилетняя Томка не испугалась. Наоборот,
ее так и распирало детское любопытство.
Отец взял ключи от церкви и вместе с остальными мужчинами вышел. Вскоре они
вернулись. Принесли деньги. В основном бумажные, вывалили на стол, стали
считать... Но это было неинтересно.
Девочка уставилась на тех дядек, что рыскали по горнице. Из бельевого шкафа они
вывалили на пол одежду; счекнули с полок книги... Как можно?! Но отец молчал.
Лишь желваки на скулах, обросших седой бородой, нервно дергались. А добрые глаза
стали грустными. О чем говорил этот взгляд?
Потом незнакомцы достали семейные фотографии, заставили Сергея Андреевича
подписать каждую: кто и что... Он безропотно выполнял приказание. Вся его
прежняя стать и горделивость куда-то улетучились, исчезли, испарились. Всё, что
ни делал, -с видом обреченного человека. Обронил: отдал-де в Удиме в починку
дочкины ботинки - выкупить бы. А то ведь ей не в чем ходить будет... Один из
пришедших, наверное, старший, снисходительно сунул Тамаре несколько монет:
держи-ка... Она -что спрашивать с малолетки! -швырнула их на пол... Даритель
подобрал всё до копеечки.
Ее же больше занимал велосипед. Добрый дядька перевернул "технику" вверх
колесами, и Томка крутила их, как хотела, -представьте, никто не ругал. Но и это
занятие ей наскучило...
...Когда же поутру она проснулась, в доме было пусто. "Лежу на голом полу -
нигде ничего". Вышла из дому, заглянула в стаю: пусто - ни коровы, ни овец.
Значит, никого пасти не надо, обрадела... "Где и ум-то был!"
О том, что стряслось, рассказала девчонке зареванная соседка. Оказалось, и ее
мужа в эту ночь "забрали". Вот вместе-то с ней и соскребали с печи разлившуюся
квашню: отец замесил - хотел хлебца испечь...
А через три дня в дом пришел один из братьев - пятнадцатилетний Васятка.
Остальные братья-сестры давно жили своими семьями...
Знаешь, сказал, а я папу видел - на переправе. Кричал ему, а он меня не
заметил...
***
"Никудышная судьба, - говорит Тамара Сергеевна. - Всё отняли - и детство, и
юность. Крепко жизнь колотила..."
И при этом - никакой злобы в словах: вся обида за долгие годы прошла. Вместе с
молодостью. Лишь глаза, как много лет назад, под стать небу - голубые...
Отец. А ведь в чем обвинили? -в создании запрещенной организации, готовившей
якобы "подрыв советской власти". По тому "делу" "проходили" десять человек.
Четверых приговорили к расстрелу, шестерым дал и десять лет без права переписки.
И никто из них не остался в живых. Самому старшему, представлявшему опасность
"заговорщику" - за семьдесят, самому младшему - под шестьдесят... Так, один из
арестованных, записанный в бумагах "конюхом", никогда не имел никакой живности.
Он же, "яро агитировавший против новых порядков", был совершенно неграмотным. К
тому же дряхлым стариком был... Но... приобщен "до кучи"...
В шестьдесят четвертом отца реабилитировали. Не как многих - одним указом, а
специальная комиссия приезжала, работала, опрашивала свидетелей, допрашивала
оговорщиков... Да поздно, слишком поздно восторжествовала справедливость.
Шестьдесят лет спустя держала в руках старые архивные документы Тамара Сергеевна
и диву давалась - как же можно так оболгать человека! Дескать, ее не молодой уже
отец (в момент ареста - 58 лет) чуть ли не каждый день ходил в Вондокурье - за
пятнадцать-то километров! - на "контрреволюционные сборища", "готовил заговоры и
сговоры"... Когда? До того ли, если, помимо служб церковных, обряжался по
хозяйству; несколько лет ухаживал за тяжелобольной, обезножившей женой, детей
малых растил, а старшим всячески помогал. А было их, ребят-то, двенадцать...
За что врагом признали? - невдомёк. Впрочем, уверена: зато, что веру свою, как
Иуда, не продал. От Бога не отрекся.
"За братом Василием-то тоже приходили, хотели и его улетать, да, видать,
одумались, сжалостивились - пацан..."
***
Однажды в Коряжме один из знакомых бросил в лицо ее мужу: "А ты знаешь, что твоя
Тамарка - поповская дочка?". "Знаю, -спокойно ответил Вячеслав Александрович. -
А что такое?"
А об отце и деде она узнала уже на старости лет. Из справки, присланной
госархивом Вологодской области. Сыном священника был ее отец. Судя по всему,
неплохим. Не раз награждался: то набедренником, то серебряными медалями - "по
случаю исполнения 13 июня 1909 года двадцатипятилетия церковно-приходских школ"
и "в память... трехсотлетия царствования дома Романовых" (1913 г.). А
священником в Васильевской Удимской церкви стал 7 сентября 1907 года.
Законоучителем Удимского земского училища был, членом местного попечительского
совета... И далеко бы пошел, считает Веснина, кабы не события последних лет.
Стечение обстоятельств. Зависть ли людская, злоба ли, страх ли толкали
односельчан к понапраслине. Некоторые из этих людей подписывали доносы, как
позже признавались, под принуждением. Однажды на Васильевском кладбище Веснина
столкнулась с местным жителем. Тот, завидя ее, стал спешно удаляться. Совесть
пробудилась? Не бойся, не тронем, как бы обратилась к нему Тамара Сергеевна. Но
он все равно ушел...
...Да что чужие! И свои-то - две дочери и два сына написали "отказную" от отца.
"Иначе бы до работы не допустили", - оправдывая их поступок, говорит Тамара
Сергеевна.
А одна из сестер сорок годов была прикована к постели. В лёжку лежала. И
намучилась же! Плакалась: "Это, наверное, меня за батюшку наказало"...
Другая сестра выго-
ворила как-то Весниной: "Тебя маленькой не забрали, а теперь заберут..." За что?
За рассказы о том времени, о несправедливости, оказывается... Но она больше не
боится.
***
В ее городской квартире - несколько иконок. Распятие, подаренное знакомой
женщиной. И, как завещание, помнит Тамара Сергеевна слова одной бабушки: "Рука
не отсохнет - перекреститься-то... И чаще, чаще поминай в церкви хороших
людей"...
...А она отца помнит мало. "Работный был. Всё при деле. А нас, помню, заставлял
скот пасти, а нам шибко не хотелось..."
***
Родственники взяли ее из котласской деревни в Нарьян-Мар. Оттуда другая сестра
перевезла девушку в Архангельск. Учеба, работа. Однажды Тамару направили в
министерство с отчетом областного управления землеустройства и севооборотов. "А
мне ни обуть нечего, ни одеть. На пальто - заплатки. Подружка дала шарфик и
шапочку..." На большом самолете летела, смущая пассажиров своим видом. В Москве
восемнадцатилетнюю северянку "пожалели" - выделили 500 рублей на новое пальто.
Деньги, правда, из зарплаты удержали...
Позже, по случаю, Тамара устроилась в воинскую часть. И получше там было, и
поденежней... Но через три месяца девушку уволили, узнав, кто ее отец. Был
скандал: утаила!
***
Время всё расставило по своим местам. Дальнейшая судьба Весниной крепко связана
с Коряжмой. В Васильевской же она бывает каждый год. Ездит на могилы близких
людей, а получается, оплакивает и родителей, и прежнюю свою деревню, и детство,
закончившееся так рано...
Вспоминает об отце, у которого НЕТ могилки. Правда, кто-то сказал, что его и
других священников расстреляли в Великом Устюге. Где-то во рву за кладбищенской
церковью... Но она молится у своей, Васильевской церкви. За себя и за всех нас.
Владимир НОГОВИЦЫН.
На снимках: священник Васильевской церкви Сергей Андреевич Воронов с супругой
Юлией Александровной и детьми (1907 г.); Тамара Воронова (слева) (1938 г.).
| |