|
Трудовая Коряжма
5 декабря 2002 (136)
Инф.
Родники вы мои серебряные, золотые вы мои россыпи...
Берега речушки Ватсы... Один - низкий, пологий, луговой, полевой. Другой -
высокий: угор с рассекающими его оврагами. По ним катятся извилистыми лентами
ручьи и ручейки. Весной - бурлящим многоводным потоком. Летом, присмирев, -
тихим, медленным течением. Зимой прячутся под лед, пробиваясь кое-где в
полыньях. В одном из оврагов, недалеко от моей мастерской, под корнями могучей
красавицы пихты - родничок, подпитывающий эти ручьи.
Редкий день здесь не бываю: за водой сюда хожу. А вода - чистая, прозрачная,
благоухающая свежестью... Поздняя осень. В овраге -тишина. Слышится лишь
добродушное журчание родничка. Медленно падают редкие, последние листья с берез,
что вместе с пихтами и елями тянутся к самому небу. С ольшаником, ивняком,
тонкими рябинками образуют они сказочную таинственность. Свежо. Ясно. Хорошо тут
думается о чем-то светлом, добром! Душа отдыхает! Прекрасен всё же белый свет
(сами бы мы, люди-человеки, не портили его!). И еще ясно очень представляется
огромность и вечность этого мира, его живая беспрерывность. Оодник-ручей-река-
море-океан - великая цепь жизни. "Родник" - в его переносном значении - слово,
так часто используемое для обозначения духовной чистоты основы культуры,
искусства ("кастальский ключ", "родник поэзии"), что весьма затерто,
превратилось чуть ли не в банальность. Но лучше-то ничего не придумаешь! И когда
читаешь произведения народного фольклора, только и можешь сказать: "Припадаю к
роднику". К культурному. Духовному. Мировоззренческому. К языковому.
Я вообще "ушиблен" неким "мешком". А в нём - русские сказки, былины, древняя
русская культура. Не адаптированные, не переложенные на современный язык, а
такие, какими они были созданы, написаны, рассказаны, напеты (былины, или по-
народному - старины, пелись, напевались). Ежели он и пыльный, мешок-то, - это
"пыль веков".
Сейчас перечитываю "Сказки Беломорского края". Сказки, записанные в
девятнадцатом веке от непосредственных исполнителей, крестьян-сказочников нашего
Севера. Какой великолепный, образный язык! Одна фраза, один оборот, даже иногда
одно лишь слово - целая картина. Например: "Попили они чайку, произвели себе
угощение". Так и представляешь: хозяйка с гостьей сидят, распаренные,
разрумяненные, смакуют чаёк; довольные и трапезой, и собой... Как же обогащает
эту житейскую картинку мягкая ирония рассказчика! Восхищает незатёртость,
оригинальность выражения. Вспомните, как обычно заканчиваются многие сказки?
"Стали жить-поживать да добра наживать"... А конец одной белозёрс-кой сказки -
"Стали жить-поживать, добра наживать, лихо проживать, а зло со двора метлами
провожать". Игрой однокоренных и созвучных слов передается и образ жизни, и
сказочный тон благополучного окончания рассказанной истории.
Другой случай подобного обыгрывания одного слова: "Занялись торговлей, зажили
хорошо, нажили имушшества много. Потом жена нажила себе полюбовника". На ту же
тему - из другой сказки: "Жена мужа не любила. По чужим мужикам ходила. А ейный
муж ходил за охотой". Еще пример нестандартности выражения. Герой сказки "взял
топор и бац его по башке. Тому делать нечего".
Отвлекусь от сказочной темы. Отношение к смерти у нас в народе своеобразное,
двойственное. Она, смерть, и волнует-тревожит своей загадочностью ("а что там за
ней?!"). И в то же время эта загадочность, тревога, даже страх снимаются часто
балагурством. Интересно, что рождение человека определяется всего двумя-тремя
выражениями. "Родился", "Появился на свет божий" - что еще! Набор же "смертных"
слов и оборотов весьма многочисленен: "представился", "окочурился", "дал дуба",
"сыграл в ящик", "ноги протянул", "отдал концы" и т.д.
Нарочно не придумаешь: писал эти строки о смерти-злодейке, а жизнь так явственно
проявилась, буквально постучалась в окно. Подлетели к окошку синицы. Прыгают по
наружному подоконнику, зыркают в стекло, любопытствуют: что ты там мудришь? Всё
ясно: раз синицы потянулись к человеческому жилью, знать, зима "катит в глаза".
Накрошил хлебушек, вышел, насыпал его на подоконник... Теперь пишу под суетню
кормящихся синичек. А на душе стало веселее, добрее как-то...
Интересен такой приём: слова одного ряда понятий заменяются словами другого
ряда. И сразу начинает играть фраза. "Гребёт старуха в стороне", то есть идет в
старческой немощи, почти не отрывая ног от земли. Ногами же, как граблями,
цепляет траву, листья и всё, что попадется. Коротко - в одно слово, а целый
образ! Подобный пример: "Жил деревенский пентюх. Жил он бенно. А в Москве жил
кесарь. Тоже жил очень тонко". Какая горькая ирония! Такие же горечь и
шутливость, "смех сквозь слёзы" в описании нужды в иной сказке. "В одной деревне
жил мужичок не очень богат. Детей у него было семеро или восьмеро. Очень он
бился хлебом, так что два, три дня голодал". За начальным, благодушным "не очень
богат" -вдруг резкий контраст - "бился хлебом". То есть не просто нуждался, а
именно - "бился".
Как художника, меня очаровало выражение "Снегу было очень толсто". Так и видишь
толстый слой снежного покрова на крышах изб, ветках деревьев, изгородях.
При чтении этих сказок замечаешь и то, что выделял академик Д.С. Лихачёв. В
древнерусской литературе нередко одно слово было весьма многозначимо, вбирая в
себя и понятие о предмете, и характер его действия. В качестве примера он
приводил слово "хра-борствующий". Слово, не только определяющее человека как
потенциально смелого, но и активно и постоянно храбрость проявляющего. Подобное
можно встретить и в сказках Белозерья. "Пришел на меш-шанскую беседу. Девок
беседа большая сидит". Так нам теперь не сказать. Меняется со временем язык наш!
Многое приобретает, но и многое теряет. Не все, вероятно, знают, что поговорка
"Делу время, а потехе - час" звучала изначально так: "И делу время, и потехе
час". Отмечу два момента. Во-первых, в очередной раз поражаешься гибкости,
изобретательности нашего языка. Утратились лишь союзы, и сразу же меняется
значение фразы. Первоначальный вариант подразумевает обращение к очень
трудолюбивому человеку. Работать, мол, работай, но и отдохнуть не забудь.
Современный же смысл - это призыв к обывателю, не ахти как расположенному к
труду: работай больше, меньше думай об отдыхе. Не к лучшему, видать, изменился
наш современник, коль поговорка так зазвучала...
А разве не доставляют эстетическую радость такие меткие до хлёсткости слова из
лексикона древнего русича: "зыбун" - болотный грунт, "лён" - дожди, "сеногной" -
мелкий, затяжной дождь, "листодёр" -осенний ветер, "куроцап" - ястреб,
"холодянка" - лягушка, "сморкало" и "сопай" - нос, "гра-билки" и "махалы" -
руки?!
Когда-то Иван Тургенев писал, что единственной опорой его в трудностях и
горестях жизни является "прекрасный могучий русский язык". Думается, это не
совсем точно. Ведь душу укрепляет, возвышает и знание нашей истории, и общение с
добрыми, умными людьми, и классическая музыка, и великие произведения
изобразительного искусства. Но действительно наша родная литература, вышедшая из
народного фольклора (И. Глинка: "Музыку создает народ; мы, композиторы, ее
только аранжируем"), - ключевая основа нашего духовного бытия, вечный,
неиссякаемый родник.
Алексей ТИТОВ, Ватса.
| |