Онега
28 декабря 2010 (143)
Нелли САВИНА.

Лучшая роль.

В зале, наполненном людьми, было неуютно. Я вжалась в кресло и с замиранием сердца следила за происходящим на сцене. Обстановка, воздух, декорации здесь были настолько необычными и торжественными, что мне поневоле приходилось сдерживать дыхание. На сцене стояла железная кровать. На высоко поднятой подушке виднелся силуэт моего папы. Лицо его стало вдруг нервным, злым, он резко ответил что-то приблизившейся к нему молодой нарядной женщине. Глаза его сверкнули гневом, и мне вдруг стало немного не по себе. Я опустила глаза в программку и начала вчитываться в жирный шрифт: "В главной роли ..., далее следовала фамилия моего папы, со знакомыми инициалами М.М." Зал всколыхнулся от аплодисментов. Оторвав глаза от программки, я еще успела рассмотреть за тяжелым закрывающимся занавесом лицо моего отца.

Аккуратно списывая из учебника длинное предложение, я невольно прислушивалась к доносившемуся из-за дощатой перегородки голосу: "Садитесь, я вам рад! Вы можете держать себя свободно. Вы знаете, на днях я королем был избран принародно!" Я осторожно слезла с высокого мягкого стула и тихонько подошла к двери спальной комнаты, прислонилась головой к плотным зеленоватым портьерам: "Пап, опять зубришь новую роль?" Из-за тонкой книжки, сверкнули на меня веселые карие глаза: "Дочка, ну ты послушай, как замечательно сказано! О такой роли я всю жизнь мечтал! Ну не ставят в нашем театре "Короля Лира". Вот это учу", - и он протянул мне стопку тонких листочков. На титульной стороне было выведено: "Семья Плахова". "Главная роль?", - спросила я, пробегая глазами состав актерской труппы. Папа, молча, кивнул головой: "Даже на гастроли планируем ехать по району. Поедешь со мной?" Радостно вскрикнув, я повисла на папиной шее.

Родное тепло крепких папиных рук я помню с раннего детства. Вот мы стоим всей семьей в тамбуре вагона. Сейчас он качнется, тронется с места, и за окном поплывет удаляющийся вокзал. Моя беловолосая головка, прижалась к папиному плечу. Он легко держит меня на руках, глаза его светятся и искрятся смехом.

...Ах, как я волновалась, собираясь в первый класс! Складочки на маленьком коричневом платьице были отглажены с графической точностью. Над худенькими плечами вздымались белые крылышки накрахмаленного передничка. И только одна вещь огорчала меня, объемный портфель, набитый книжками и тетрадями, был застегнут на два замочка. Это был папин портфель. Совсем новый, из светло- коричневой ребристой кожи. Я бы согласилась с этим портфелем, если бы у него был, как у всех, один замок. Но этот... Обиженно повернув портфельчик сверкнувшими металлическим блеском замочками к себе, я вложила свою руку в теплую папину ладонь, и мы вышли из дома. А на дворе стоял удивительно теплый сентябрьский денек. Поворачивая набок голову в красном берете, я видела возвышающуюся надо мной фигуру моего отца, а над его головой золото просвечивающих на неярком осеннем солнце листьев.

...Разглаживая на плечах оборки воздушного праздничного платья, поправляя на голове корону, изукрашенную серебристой мишурой, я искоса поглядывала на папу, расхаживающего по крепко сколоченным половицам классной комнаты. Маленькая форточка была приоткрыта, в нее врывался морозный воздух, вместе с легкой стаей тут же исчезающих снежинок. Папа подносил дымящуюся сигарету ко рту и осторожно пристраивал ее между накладным красным носом и приклеенной к подбородку белоснежной бородой. Я с трудом улавливала в этом разухабистом дедушке Морозе черты смуглого лица моего весельчака - папы. "Дед Мороз курит!", - раздался звонкий мальчишеский голос, и за захлопнувшейся дверью послышался топот удаляющихся быстрых шагов.

В актовом зале возвышалась огромная великолепная елка! Разноцветные стеклянные бусы свешивались с тяжелых еловых лап ровными рядами. Огромные разноцветные шары слегка раскачивались на тяжелых ветках. Где- то там, в высоте удаляющейся верхушки, гранатовым блеском отливала большая звезда. "Ну- ка, дети, крикните: "Елочка, зажгись!" Дед Мороз ударил серебряным посохом о пол. Кто-то крепко ухватил меня за руку, и я медленно двинулась вокруг огромной елки, не сводя глаз с фигуры отца, закутанного в бархатную красную шубу. " Ну-ка, зайчик, повернись! Ну-ка, зайчик, расскажи...." Дед Мороз весело провернулся на одном черном валенке, видневшемся под полой длинной шубы, стараясь вспомнить следующие строки стихотворения, вдруг неожиданно подзабытого им. Сердечко мое дрогнуло в груди теплой волной сожаления, наконец я узнала за разукрашенной личиной Мороза моего веселого, любимого, родного до каждой темной волосинки на его смуглой руке, отца.

..."Аленушка, а это тебе лисичка послала!" На небольшой папиной ладони лежал слегка припорошенный лесной трухой ломоть черного хлеба. "Попробуй, дочка, очень вкусно!" Я залезала на папины колени, вдыхала идущий от его рубашки запах грибов и ела хлеб, ощущая необычный, будоражащий вкус леса. Папа был заядлый грибник. Он ходил по лесу как по знакомой улице родного города. Шагая быстрым шагом, сбивал легкой палочкой сухие травинки.

...Папуля, что тебя так долго не было! Ты же в баню пошел ...", - я бросилась к открывающейся двери. Обхватив ручонками крепкую шею, близко увидела веселые, чуть затуманенные глаза. Темные волосы еще не просохли, смуглое лицо раскраснелось жарким румянцем, свежий ворот рубашки пахнет первозданной чистотой: "Выпил?". "Две кружки пива, дочка, две кружки пива! Сейчас мясо будем жарить, в собственном соку!" В печке затрещали сухие поленья дров. Папа достает из кухонного шкафа огромную, пугающе-черную сковородку, накаливает ее на огне и бросает в нее, начинающие отчаянно шипеть, небольшие, аккуратно нарезанные, кусочки мяса. Воздух www.marya.ru/index.html>кухни наполняется неповторимым сытным ароматом. Я пристраиваюсь за кухонным столом, накрытым желтой клеенкой в мелкую синюю клеточку, и замираю, следя глазами за ловкоорудующими папиными руками. Никогда и ничего, ни в каких дорогих ресторанах, я не ела вкуснее этого самого мяса в собственном соку, поджаренного на горячей сковородке руками моего отца.

...Рассматривая огромную черно-белую фотографию, я поворачиваю голову к лежащему на маленьком диване отцу и негромко говорю: "Пап, это из спектакля "Плахов"? Как твоя роль?". "Лучшая роль в моей жизни, дочка, лучшая роль" Я снова перевожу взгляд на черно-белое фото. Мой отец в черном костюме сидит, опершись руками на колени. Сильные пальцы рук сложены горсточкой. Чуть усталое лицо наклонено вниз, седые волосы откинуты ото лба, а глаза горят неповторимым светом: "Лучшая моя роль, дочка, лучшая". Знаю, папа, сейчас ты так далеко от меня. На окраине чужого города, на твоей могилке уже не горит потухшая свечка в маленьком домике, которую я зажгла, когда последний венок лег на легкий сыпучий грунт. Но ты же слышишь меня? Я люблю тебя, папа. Эта черно-белая фотография до сих пор лежит в моем альбоме. Доставая ее, я вижу искристый блеск твоих глаз, седую волну темных волос, и мне становится теплее. Ты был со мной, ты есть, ты будешь со мной всегда. Твоя лучшая роль, роль моего отца, состоялась.

На юбилее народного театра, в фойе висела металлическая табличка с твоим именем. Фотографии они не нашли, ведь она лежит в моем альбоме. Об этом мне рассказал твой младший внук, Сережа. Искра актерского мастерства передалась по наследству.