Правда Севера
13 января 2005 (4)
Михаил ЛОЩИЛОВ.

Ириньина шанежка

Несмотря на то, что факты ее изготовления и преступного применения не были доказаны, признанную виновной в попустительстве этому строго наказали

В воскресенье, 12 марта 1878 года 30-летний крестьянин деревни Кротовской Пинежского уезда Григорий Поликарпов, с утра уже изрядно выпивший, едва войдя в избу, крикнул: "Фимка, давай обедать!" Жена Евфимия, которая была на десять лет младше, поставила на стол привычную для дней Великого поста пищу: редьку, картошку, пресные шаньги и квас. Но сама не спешила разделить с мужем трапезу - сказала, что надо идти обряжаться в хлев, посему поест позднее. В ответ Григорий, вспылив, укорил: "Опять никуда не успела!"

Когда же Евфимия вернулась, то услышала другой упрек, насыщенный матерными и неприличными словами: "Тьфу, ну и шаньга. Ничего-то не умеешь! Пекла, что ли, из..." Тем не менее почти все доев, муж вышел из-за стола и, шатаясь, добрался до печи. И сразу же, как лег, стал жаловаться, что ему дурно. Жена побежала на другую половину дома, где жил с 36-летней супругой Ириньей старший брат Григория - Филипп. Он, несмотря на ссору, немедля пришел. "Что, добились своего, это твоя икотница на меня порчу напустила, - простонал слабеющий Григорий. - Кажись, помираю..."

Скоропостижная смерть еще сравнительно молодого и никогда не жаловавшегося на хвори односельчанина, конечно, породила среди соседей слухи, причем самые нелестные как по отношению к его жене, так и к брату. И прежде всего потому, что супруги жили плохо. Евфимия поначалу, пока не замкнулась в себе, на людях плакала, говоря, что ее выдали замуж насильно: "Мать и брат приказали, я и вышла". Григорий же жаловался своей тетке: "Фимка меня не любит. Сколько ни бей, не хочет спать со мной". Посему повод избавиться от нелюбимого и бьющего мужа, считали одни соседи, у нее был. Но другие полагали, что к смерти причастен Филипп. И в доказательство вспоминали, как после прошлогодней кончины отца братья долго делили наследство, спорили, даже не раз дрались.

Естественно, что эти пересуды мгновенно распространились за пределы деревни и дошли до волостного старшины Земцовского, который, запретив похороны, сообщил о случившемся в уездный город Пинегу. А оттуда через неделю прибыл судебный следователь Игнатий Бейнар, первым делом распорядившийся отправить тело умершего в Пинегу. Тамошний уездный лекарь Антон Гулль и вызванный из Архангельска провизор Эдуард Блосфельд, проведя исследование тканей органов пищеварения, косвенно подтвердили предположения соседей, что Григорий отравлен.

Взятая под стражу Евфимия и не думала запираться, напротив, уже на первом допросе в подробностях сообщила хронологию событий. Еще вечером 28 февраля, то есть как раз после драки, к ней зашла сноха Иринья и шепнула: "У меня есть зелье для твоего мужа". В день же смерти Григория, 12 марта, утром, вновь зайдя к Евфимии, Иринья показала свою выпечку: "Отворотная шанежка - это для твоего мужа, ты не трогай. Ничего не бойся, мы тебя укроем, приютим. Без мужа тебе будет жить лучше, вспомни, сколько он тебя бил!.." И, оставив шаньгу поверх других, испеченных хозяйкой, ушла. Евфимия же подумала, что, съев отворотное угощенье, муж от нее отвернется, пусть даже прогонит или, еще лучше, уйдет к другой, но, главное, отстанет. Поэтому среди собранной на стол пищи оказалась и ириньина шаньга.

Однако Иринья решительно заявила, что все сказанное Евфимией - ложь, точнее, плод ее больного воображения: "Григорий нам не мешал и его травить не было никакого расчета". При этом она и не пыталась обвинить в мужеубийстве сноху, наоборот, как могла, выгораживала, утверждая, что от частых побоев у нее давно помутился рассудок.

Когда в Пинежском уездном суде началось слушание дела, то Иринья продолжала стоять на своем. А вот Евфимия дополнила показания, заявив, что сноха повинна в смерти еще нескольких человек - своего свекра и всех скончавшихся за последний год в деревне мужиков и баб. Мол, это все ее рук дело, рук, подсыпавших сулему. А этот ядовитый порошок Иринья купила у мужика из Кушкополы, причем полный туес.

Понятно, что после такого заявления рассмотрение дела пришлось прервать. Однако срочно произведенный обыск не дал результатов, ни к чему не привели и поиски якобы торгующего ядом кушкопольского мужика. Когда же выяснилось, что покойный свекор и соседи умерли от самых различных болезней, но только не вследствие отравления, судья Дмитрий Пресняков всерьез задумался о психическом здоровье Евфимии. И затем, сославшись на отсутствие соответствующего заключения, переслал дело в вышестоящую инстанцию - губернскую палату уголовного и гражданского суда.

Доставленные в Архангельск снохи были обследованы членами губернского врачебного отделения. Они признали Иринью абсолютно здоровой, но при этом оговорились: "Если не считать болезнью ее одержимость приступами икоты". Что же касалось Евфимии, то врачи, констатировав "наличие на теле и особливо на голове множественных следов побоев", тем не менее сделали заключение о ее вменяемости на момент экспертизы.

Подобное расплывчатое заключение лишь осложнило ход рассмотрения дела. Но еще большие проблемы появились после другого вердикта тех же врачей: "Члены Врачебного Отделения считают, что смерть Григория Поликарпова последовала от отравления, но заключалось ли ядовитое вещество в шанежке или оно было введено другим способом, об этом судить нельзя".

Все шло к тому, чтобы дело отправить на доследование. Но губернская судебная палата, видимо, полагая, что дальнейший поиск вещественных доказательств и подозреваемых ни к чему не приведет, решила побыстрей завершить слушание.

В этой связи уже 10 июля того же года был вынесен приговор, который гласил: "Палата уголовного и гражданского суда находит, что крестьянка Евфимия Поликарпова в отравлении не созналась и обстоятельства дела в том ее не изобличают. Но она собственным признанием изобличается в том, что зная о принесенной снохой так называемой отворотной шанежке, не предупредила мужа об этом. Посему изобличается в попустительстве и приговаривается к 10 годам каторжных работ на заводах".

Спорность и сомнительность данного приговора стали еще явственней, когда палата объявила о полной невиновности Ириньи Поликарповой: "...В приготовлении шанежки не созналась, а была оговорена. А так как обстоятельствами дела не изобличается, то от суда и наказания освободить".

В заключение следует кратко сказать о судьбах фигурантов этого дела. Иринья с мужем Филиппом заняли весь дом, им же доставалось дотоле спорное имущество и скот. А назначенная в виновные Евфимия умерла 3 апреля 1882 года в тюремной больнице Хабаровска. Сведения же об этом, как и вышеприведенные диалоги и показания, взяты из уголовного дела, по сей день хранящегося в областном архиве.