Правда Севера
24 марта 2005 (52)
Сергей ДОМОРОЩЕНОВ.

Лев Додин: Абрамовские спектакли историей не становятся

В 1977 году Федор Абрамов записал в своем дневнике: "Не знаю, что получится у них, но в одном уверен: это будет спектакль искренний и честный. Так, как это было у молодой Таганки".

У студентов учебного театра во главе с режиссером Львом Додиным - из Института театра, музыки и кинематографии - получилось так хорошо, что спектакль "Братья и сестры" до сих пор не сходит со сцены Малого драматического театра Санкт- Петербурга (Театра Европы).

Олег Табаков говорил, что будь его воля, он предложил бы руководство МХАТом (еще в "эпоху Ефремова") Л. А. Додину. Но Додин по-прежнему во главе МДТ. Главный режиссер и его артисты - те самые студенты - приняли важное участие в недавних Днях памяти Федора Абрамова, проводившихся в Петербурге.

- Лев Абрамович, это была ваша идея - поставить в Учебном театре "Братьев и сестер"?

- Да. Я знал творчество Абрамова. В 1974 году меня впервые пригласили в МДТ поставить спектакль. Я взялся за абрамовскую "Пелагею", которая меня потрясла. Потом я стал ставить со студентами "Братьев и сестер". Ребята были такие зеленые советские дети, ничего не понимали в том, что происходило. Нынешние дети - мудрецы по сравнению с теми... Мне хотелось взорвать то гражданское безмолвие, чтобы они что-то поняли про себя, про свою страну. Они не виноваты, их не пробуждали... И тут как раз отдельной книгой вышла последняя часть "Путей- перепутьев". Я был потрясен. И мы затеяли эту вещь.

- В Верколу, чтобы вы лучше узнали северную деревню, вас Абрамов пригласил?

- Нет. Мы начали со студентами заниматься - и ничего не получалось. Я понял, что надо совершить что-то такое человеческое, чтобы что-то понять. И предложил ребятам поехать в Верколу. Они сначала заартачились: каникулы - и куда-то ехать!.. Но я сказал им все, что о них думал, - и мы отправились.

Встреча с Абрамовым в деревне - это целая история. Мы две недели к нему не ходили, чтобы он не думал, что мы навязываемся. Он стал передавать: чего это они не являются? Мы встретились.

- Как вы, Лев Абрамович, находили общий язык с Федором Александровичем, у которого был тяжелый характер.

- Вы знаете, с одной стороны, непросто. Тем более что у меня тоже не такой уж легкий характер. И не во всем я был с ним согласен, честно говоря, а в чем-то даже очень не согласен. Мне всегда казалось, что в своих художественных произведениях он гораздо глубже и точнее, чем в публицистике. Но работать получалось, так как перебарывал его дар, интерес к нему как к огромному писателю... И ему вдруг оказывалось интересно. Поэтому мы очень много разговаривали. Я помню, мы жили с Танюшей (жена - Татьяна Шестакова, исполнительница ролей Лизы в "Доме" и Анфисы в "Братьях и сестрах". - С.Д.) в Верколе летом месяца полтора, поехали на рыбалку - с его женой Людмилой Владимировной, с художником Митей Клоповым. Они все остались удить, а мы побрели с Федором Александровичем по отмели. Была сушь, жара дикая, градусов под 30, мы ходили, разговор был интересный, - не заметили, что комары нас кусали, а ночью у меня началось такое воспаление от укусов, все тело я потом неделю лечил...

С другой стороны. Вот сейчас мы слушали выступление Абрамова в Останкино. Он ведь вдруг такой мягкий, добрый, наивный человек... И в разговорах это постепенно проступало. Он был очень одинокий человек. Как всякий большой художник, и еще со всеми своими проблемами внутренними. Деревенский человек. В городе он до конца так и не чувствовал себя своим. Думаю, он очень нуждался в общении, в понимании, в любви, если хотите. Иногда мне даже кажется, что я недостаточно сказал ему нежных слов. Мы на них в жизни всегда скуповаты. Мне казалось, что он и так понимает свое величие, а человеку всегда не хватает подтверждения...

В общем, до сих пор недостает такого разговора, как с Федором Абрамовым.

- В Театре на Таганке "Деревянные кони" уже давно не идут, а у вас Абрамов сколько лет еще может быть представлен в репертуаре?

- Не загадаешь. Не стало Николая Григорьевича Лаврова, исполнителя главной роли в "Доме". И мы этот спектакль уже пять лет не играем, хотя каждый год я думаю: надо вернуться к нему, как-то преодолеть себя. Но пока не получается. Что касается "Братьев и сестер": сколько будет сил, физических возможностей артистов, столько будем играть.

- Вы рассказывали "Аргументам и фактам", что в 1986 году, когда показывали в Москве "Братьев и сестер", "был момент, когда нас должны были буквально выслать из Москвы". Что это был за момент? Почему должны были выслать, ведь перестройка шла, гласность...

- Вот такой парадокс. Мы же многое забываем. У нас история в комок слепляется... 1986-й год - это же только начало перестройки, еще только что-то брезжило, еще не был напечатан Солженицын. Только спустя два года мы подготовили спектакль, где звучал Солженицын. Но нам не разрешили играть. Я сказал: пришлите мне приказ с подписью о запрете, а я ваш приказ опубликую в иностранных газетах. Мне день не шлют приказа, два, три, тогда я решаю: распечатайте афиши.

Наш театр был первым, который играл в Западном Берлине. Советский Союз не признавал Западный Берлин, и нельзя было в нем играть. А мне казалось важным сыграть там "Братьев и сестер". И будучи в Западной Германии, мы заключили договор и поехали в тот самый Берлин. И когда вернулись домой, нас приветствовали.

Только кажется, что власть взяла и все подарила. На самом деле, все вырывалось.

Так вот, в 1986 году все еще только набухало. Мы приехали в Москву, и на спектакль, который, если не ошибаюсь, был представлен на Государственную премию, пришел министр культуры - и ушел после первого акта (не после первого вечера, а после первого акта), хотя там вообще еще ничего не происходит, кроме того, что народ празднует Победу и плачет. "Что это за русский народ! - сказал министр. - Такого народа нет". И тут же пошла телеграмма в Ленинград с требованием подтвердить, что такой спектакль действительно принят, и с вопросом, кто его принял. Из Питера примчались наши начальники в панике: что вы такое сделали!.. И было "собеседование" с министром. Спасла спектакль интеллигенция, которая плечом к плечу стояла на последнем спектакле: Ефремов, Любимов, Вознесенский, Евтушенко... И перед ними власть спасовала.

Все борьбой доставалось и в перестройку. Мы выпускали "Звезды на утреннем небе". Нам не разрешали. А я взял и сыграл.

- Самовольно?

- Ну да. А уже вслед наказать было трудно.

Министерство обороны запретило "Стройбат". Театр Советской Армии взял под козырек. Ну, он военный театр. А мы не стали никого спрашивать. Сыграли - пусть соли на хвост насыпят...

- Вы однажды сказали: жаль, что "Братьев и сестер" видели так много в мире и так мало в России. Так приехали бы, например, в Архангельск...

- Это не от нас зависит. Мы дали согласие приехать, к примеру, в Вологду, отказавшись от западной гастроли. Но замолкли, и энергии, инициативы нету больше. Возможно, деньги не могут найти на довольно дорогое предприятие. Но ведь на черт те что находят, на концерт попсы, например. Я убежден, что к нам в вологодский зрительный зал или в архангельский пришло бы не меньше людей, чем на рок-концерт, допустим. В том числе и молодежи. Напротив нашего театра, на улице Рубинштейна, был рок-клуб. Самый авангардный в Советском Союзе. Так все рокеры после концерта всегда шли к нам на "Братьев и сестер".

Новосибирск проявил энергию - мы приехали. Сургут проявил - то же самое. Как это ни парадоксально звучит, на Западе гораздо больше энергии. Мы упрекаем проклятый Запад в бездуховности, а вот англичане пять лет собирали деньги, чтобы увидеть абрамовские спектакли почти по всей стране, - нашлись люди, нашлись деньги.

- Цитата из вашего интервью "Новой газете": в Петербурге "появляется энергия новых вывесок, магазинов, ресторанов. (...) Город пульсирует". И чего ж хорошего? Вы сказали о признаке страны потребления - только и всего...

- Я вспоминаю пустынный Ленинград с вывесками "Колбаса", "Рыба", а в магазинах не было ни колбасы, ни рыбы. Вспоминаю, как в 80-м году мы поехали с женой в Верколу. Таня заставила меня везти продукты. Целый рюкзак набрался. Я очень сердился: мол, глупо будем выглядеть. И когда мы приехали в Архангельск, я сразу повел Таню в большой гастроном, чтобы она поняла, что неправа. Я вошел - и онемел: пусто, даже водки нет. Чего ж тут хорошего?! Это же кошмар!..

Инициатива и энергия страны должна проявляться во всем. Мы еще не построили общество потребления - потреблять некому. На самом-то деле ресторанов, кафе, парикмахерских мало. По населению Петербурга их должно быть в тысячи раз больше. Люди должны потреблять то, что есть. И дух никуда не исчезнет при потреблении. Я ужасно не люблю разговоры про прагматичную Америку. Вы посмотрите, какие там музеи строят миллионеры и дарят согражданам! Какое количество симфонических оркестров! Никакой России, никакому Советскому Союзу не снилась такая духовность!..

В США пережили период дикого капитализма, мафиозности - и пришли к честности. И нам надо это пережить. Мы же ничего не можем пройти, мы все время шарахаемся и отступаем... Я езжу по заграничным странам, встречаю огромное количество выходцев из России разных поколений. Иногда кажется, что за рубежом каждый второй - выходец из России. Какое количество энергии покинуло нашу страну!.. Когда в Верколе появятся ресторанчики, кафе, где будут вкусно кормить, - это будет хорошо. Тогда будут работать, потому что захочется потреблять... Сегодня почему еще возникает ощущение нищеты? В СССР была не меньшая нищета. Сегодня забыли про двенадцатирублевых пенсионеров, про которых писал Абрамов. Ах, сейчас монетизация, все нищие, - а раньше пенсионеры хорошо жили? Я объехал всю Россию, знаю: почти все были нищими, а те, кто побогаче, скрывали свой достаток...

Сегодня есть мощный энергетический толчок добиваться своего. Сегодня молодым людям часто хочется работать в отличие от людей среднего поколения. Мне в театре нужен сотрудник, я многим интеллигентным людям предлагаю: давайте, вы будете получать больше денег, "Нет, мне так привычней..."

Грубо говоря, подтекст такой: у вас же надо с утра до ночи работать!.. Эти люди не хотят попасть в хороший ресторан, а молодые хотят - и пусть!..

Человек должен проявляться. Раньше многие шли в инженеры, потому что не было другой возможности проявиться. А кто-то может хорошо варить пищу. Теперь варит, и слава богу, это же радость людям.

- В другом интервью вы сказали, что у нас никогда не знаешь, про что спектакль - про вчера, сегодня или завтра. И долго ли так будет?

- Не знаю, наперед не скажешь. Нам казалось, что те же абрамовские спектакли становятся историей, но нет. Вот недавно "Культура" показывала "Дом", - мне звонят и говорят, что ничего же не устарело. Это такой кошмарный комплимент, понимаете?.. Никак наша страна из круга замкнутого вырваться не может. Мужества не хватает. Мы приехали недавно в Польшу, в которой не были, кажется, 14 лет. Как мощно изменилась страна! Нам говорят: "Вот видите, мы потерпели!.." Это была первая страна, в которой произошла шоковая терапия. Знаете, слышали мы, как нам было плохо первые три года, но мы выдержали, а вы своего Гайдара и полгода не потерпели...

- Может быть, дурацкий вопрос, тем не менее: как бы Абрамов относился к тому, что сегодня происходит?

- Очень сложный вопрос. То, что произошло, - очень большое испытание, особенно для тонко чувствующих людей. Опять - мощно обманутые надежды... Хочется верить, что Федору Александровичу хватило бы внутренней мощи - если не рационально, то силой своего таланта, - понять объективную суть нашей трагедии. Хочется верить, что он бы не кричал: эти плохие, те плохие; ах продали Россию, купили Россию!..

Сегодня почти никто не пытается понять какую-то сущностную закономерность происходящего. Это - одна из наших трагедий. И это не только сегодня: понимаем - значительно позже. Тех, кто хоть как-то понимает, плохо слушаем. Не слушали Достоевского. Не слушали Абрамова. Федор Михайлович написал "Бесы" - всем казалось, что он дурью мается...

- Реакционер.

- Ну да, памфлеты пишет...

- Вы говорили, что не поставили ничего из того, что не хотелось ставить. А предлагали?

- Конечно. Всегда была возможность сделать то, что было бы просто. Хотя меня, скорее, не уговаривали работать - мне запрещали работать.