Правда Севера
14 апреля 2005 (67)
Олег ХИМАНЫЧ.

Взрослая планида Коли Лупачева

Войны мальчишки не боялись, по крайней мере, в самые первые ее дни. Архангелогородец Николай Иванович Лупачев (на снимке) сказал: "Началась война - я чуть "ура!" не кричал. Как же, ждали, что будет как в песне: "Полетит самолет, застрочит пулемет..."

Самолеты действительно вскоре прилетели. Правда, первые бомбежки Архангельска немцами не были массированными и вызывали скорее любопытство, нежели чувство страха. Если вспомнить, что и взрослые были убеждены в скором и победоносном завершении войны, то представления подростка не покажутся бездумными.

Жестокие черты времени стали проступать позже, когда начались перебои с хлебом, на улицах становилось все больше людей в военной форме, и, наконец, слово "мобилизация" вдруг приобрело конкретный смысл.

Отец Коли Лупачева работал завхозом в лесном техникуме. Его мобилизовывали дважды. Первый раз - на оборонные работы, которые велись в тыловой полосе Карельского фронта. Пароход "Вытегра" принял на борт с полтысячи архангельских мужчин, в одночасье вызванных повесткой. Особые сборы не устраивали, людей даже не предупредили, куда и на какой срок отправляют.

На морском вокзале шла посадка на судно. Провожающие толпились на площади - женщины, дети, старухи, - рев стоял такой, что его слышали с речной переправы на Кегостров...

Отец вернулся только в декабре. Пароход, шедший из Кандалакши, застрял на Березовом баре. Ледоколов не хватало, и судно простояло во льдах несколько дней. Съестные припасы быстро кончились, ведь все рассчитывали, что рейс продлится суток двое. Среди пассажиров начался голод, болезни. Тогда те, кто был здоровьем покрепче, решились сойти на лед и двинулись к берегу. Ближайшее жилье располагалось в деревнях Лапоминке и Чижовке. Оттуда самые отчаянные побрели на Экономию.

Дома отец появился изможденный, продрогший. Встреча вышла без радостных объятий на пороге: "Ко мне не подходите - на мне вши". Вся поношенная одежонка "бойца трудовой армии", как и суконная кепка с наспех пришитыми "ушами", тут же полетела в печку.

Несколько месяцев затем отец проработал плотником на Архангельской гидробазе, пока не пришла новая повестка. Полк формировали на лесозаводе имени Молотова. Отца определили в минометную роту.

Воевать ему довелось под Ленинградом. Погиб в марте 1942-го. Похоронка пришла на майские праздники. Тот день врезался в память Николая Ивановича на всю жизнь: он пришел из школы, обессиленные горем мать и младшие рыдали в один голос: "Коленька, не бросай нас!" Вот так детство и кончилось.

Летом сорок второго по

Ахангельску пронесся слух, мол, набирают пацанов в экспедицию на заполярные острова собирать птичьи яйца - продуктовый довесок к скудному рациону питания тыловых госпиталей. Для многих мальчишек это была возможность хоть как-то пропитаться, к тому же немного подзаработать. Коля Лупачев, как и многие его сверстники, решил "завербоваться". Документы на парней оформили быстро, без задержки посадили на пароход. Но заполярных скал ребята так и не увидели. Можно сказать, их обманули: высадили на небольшой, продуваемый всеми ветрами беломорский остров Жижгин. Здесь не было птичьих колоний, имелся водорослевый заводик. Вот на нем и пришлось работать. За взрослую порцию похлебки, которой кормили два раза в сутки.

На полосе прибоя подростки собирали выброшенные штормом водоросли, сортировали, затем пережигали их. Ребятам постарше даже доверяли лодки, на которых они выходили с драгами в море. Работа для взрослых мужиков, очень тяжелая. На жестких прибрежных камнях хлипкие "скороходовские" ботиночки Коли быстро развалились, взамен выдали ему "бэушную" обувку, но и ее хватило ненадолго. Чуть больше месяца прошло, а ноги оказались разбиты в кровь. Парня пожалела местная фельдшерица и подписала справку "на освобождение". Ближайшим рейсом каботажного пароходика "Карелия" Коля Лупачев вернулся в Архангельск.

Он устроился на 22-й лесозавод, где на сортировочном участке работала его мать. Здесь подросткам поручали собирать для погрузки на лесовозы так называемый мелкотоварник - все пригодное, что остается после обработки леса на брус и доски. Зарплаты в 115 рублей хватало, чтобы выкупить пайку хлеба сверх карточки.

В Архангельске уже лютовал голод. Жить становилось все труднее. У гидробазы, где до призыва на фронт работал отец, имелся собственный флот - парусно-моторные суденышки. Вот туда и попросился Коля Лупачев. Но ему отказали - он не подходил по возрасту, а когда наконец исполнилось шестнадцать, на базе не оказалось судов - все они уже отправились работать в море. Однако не помочь сыну погибшего фронтовика тоже не могли, и Колю приняли разнорабочим в маячную мастерскую. Только после зимовки по весне 44-го года, когда на гидробазе начали набирать команды, его определили учеником моториста на судно.

Летом Архангельск снарядил и отправил на далекий Диксон сразу несколько своих судов.

Диксон военной поры. Край земли и крайняя стужа. Несколько кораблей Карской военно-морской базы, полярная станция и аэродром Главсевморпути, порт, угольный бункер на острове Конус, промысловая фактория. И одна на всех гауптвахта - как для служивых, так и для гражданских. В Дальней Арктике климат жестокий и порядок строгий. А тут еще и война.

На Диксоне Николай Лупачев провел несколько зимовок. Сначала с экипажем "Полярника", потом на лоцмейстерском катере. На зимней стоянке 1945 года его определили в камбузную команду. Радиостанции на Диксоне стояли мощные, и полярников новостями с Большой земли снабжали исправно. Никто уже не сомневался, что скоро будет Победа. Но известие об окончании войны Коля проспал: допоздна читал книжку. Его растолкали уже в девятом часу - готовь праздничный обед (это значит, чтобы обязательно было какао). Спросонья он не понял, почему. Ему сказали: послушай радио.

С Диксоном Николай Лупачев расстался только через два года после Победы. Потом сложилось так, что плавал он в Мурманске на траулере и на буксире, строил в Сибири железную дорогу, семнадцать лет отработал на поселковом рыбозаводе на берегу Чешской губы, оставшийся до пенсии срок - на Севмаше, но в Дальнюю Арктику уже не возвращался.

За кормой парохода "Ржев" исчезали, таяли неприветливые таймырские берега. С ними навсегда уходило суровое отрочество одного из многих маймаксанских парнишек военной поры.