Правда Севера
12 октября 2006 (186)
Виктор АНТУФЬЕВ.

Романова репрессии не сломили

Долгое время преданное забвению имя сельского учителя, краеведа, этнографа и фольклориста М. И. Романова, уроженца д. Алферовской Дмитриевского сельсовета Устьянского района, отныне известно не только специалистам, но и широкому кругу его земляков.

Летом 2006 года в городе Вельске, селе Пежме (Вельский район) и в деревне Алферовской (Устьянский район) проведены первые Романовские чтения, посвященные 120-летию со дня рождения Михаила Ивановича. Организаторы пригласили на них родственников именитого северянина, исследователей и почитателей его творчества из Архангельска, Санкт-Петербурга, Вологды, Самары, местную общественность.

Наследие просветителя и краеведа Русского Севера должно стать общим нашим достоянием.

Неправедный арест

"Белым пятном" остаются у исследователей трагические 30-е годы, когда Михаил Романов подвергся репрессиям и целых десять лет провел в ГУЛАГе. В выпавших ему испытаниях он не сломался и выстоял.

В архиве регионального управления ФСБ РФ по Архангельской области находится дело по обвинению Михаила Романова по ст. 58-10 УК РСФСР (за контрреволюционную деятельность). Основанием для репрессий служили порой непроверенные слухи, человеческая зависть и наговоры. Нещадно каралось и проявление элементарного свободомыслия, выразителями которого чаще всего становились представители творческой интеллигенции. Жертвой нелепых домыслов коллег под страшную репрессивную машину попал и скромный 51-летний учитель немецкого языка, работавший в сельскохозяйственном техникуме в заштатном городке Вельске. 21 декабря 1937 года Вельским райотделением УНКВД по Северному краю он был арестован.

Какие же прегрешения инкриминировали энциклопедически образованному преподавателю и краеведу-просветителю? Один из сослуживцев, отвечая на вопросы следователя, рассказал, что во время предвыборной профсоюзной кампании Романов говорил: "...если был бы жив сейчас Ленин, профсоюзного билета ему не видать, так как он по происхождению из дворян. Не получил бы подобного документа и не ответил бы, пожалуй, на многие поставленные вопросы и писатель Горький как имеющий собственную виллу в Италии".

Трудно да и практически невозможно усмотреть сейчас в сказанных, видимо, с определенной долей иронии фразах что-либо противозаконное, а тем более антигосударственное. Что касается упомянутого Максима Горького, то северянин о нем знал не понаслышке. Летом 1934 года он лично встречался с пролетарским писателем в Москве, рассказывал о своих краеведческих и фольклорных наработках, делился предстоящими планами и задумками по изданию трудов. Да и вообще считал Горького "своим незабвенным покровителем".

Говоря строгим юридическим языком, инкриминируемые высказывания не могут быть расценены как контрреволюционные, так как не содержат призыва к свержению, подрыву или ослаблению советской власти, о чем гласила ст. 58-10. Но в 1937 году добытые столь легковесным путем материалы запросто тянули на политическую статью.

В тот же декабрьский день на квартире Михаила Романова по адресу: г. Вельск, ул. Свободы, д. 18 произведен обыск, однако ничего крамольного не найдено. В протоколе обыска записано, что у арестованного изъяты: рукопись статьи "Гипотеза единой причины", историческая книга "Указы царицы Екатерины II", брошюра под названием "Устав общества опытных наук", план г. Москвы и несколько личных писем.

Поражает откровенная циничность действий следователя. После одного из ответов арестованного - он сказал, что является беспартийным, - следователь дописал: "сочувствующий анархистской партии".

При другом допросе в графу "партийность" им вписано никакими документами и свидетельствами не подтвержденное "эсер". А вот характеристика на подследственного от техникума: "За время работы с 1 сентября 1936 года Романов проявлял формальное отношение к выполнению своих обязанностей. Отбыв положенное для работы время, уходил домой. От общественной жизни техникума стоял в стороне. Замкнут, с преподавателями почти не разговаривал. Своих настроений не выявлял, на проводимых собраниях не выступал. Был аполитичен в работе".

Чтобы заведенное уголовное дело отвечало хотя бы элементарным нормативам, в материалах, подлежащих разбору на тройке УНКВД, записано и вовсе не доказанное на предварительном следствии:

"Будучи настроенным враждебно по отношению к советской власти, Романов работал преподавателем, проводил контрреволюционную работу, направленную на срыв всех проводимых мероприятий партией и советской властью. Пользуясь удостоверением Академии наук СССР по диалектологии русского языка, разъезжал вплоть до 1931 года по районам бывшего Северного края и занимался контрреволюционной деятельностью. Работая в Вельске в сельскохозяйственном техникуме, среди преподавателей и студентов также проводил контрреволюционную работу. Никакой общественной работы не вел, за качество работы не боролся. Допрошенный в качестве обвиняемого, Романов виновным себя не признал".

ГУЛАГ

29 декабря 1937 года решением тройки при УНКВД по Архангельской области Михаил Романов обвинен в контрреволюционной агитации и заключен в исправительный трудовой лагерь сроком на 10 лет. А ведь к тому времени он являлся инвалидом, потерявшим ногу под Мурманском в 1920 году в бою моряков Северного флота с наступавшими белогвардейцами.

Теперь представьте, каково было дальше жить и выживать после его ареста жене Елизавете Яковлевне Романовой, учителю начальной школы. На ее попечительстве оставались пятеро малолетних детей: Виктория - 15, Астра - 13, Марта - 10, Иван - 7 и Лев - 5 лет. Кроме этого, в семье жила и сестра мужа домохозяйка Ксения Ивановна Комарова.

Михаил Романов отбывал долгий срок за колючей проволокой в лагерях Онеглага в Плесецком районе. Снова и снова он пытался найти правду, упорно доказывая свою невиновность. Неоднократно писал письма, полные надежд на справедливость решения, руководителю государства И.В. Сталину, народному комиссару НКВД Л.П. Берия, прокурору области.

"Предлогом для моего приговора послужили несерьезные обвинения, непродуманные и непроверенные, - писал он в одной из жалоб Лаврентию Берия. - Все они совершенно ложные и недоказанные. Суду должны предшествовать следствие и опрос свидетелей с разных сторон. В моем деле имел место небольшой опрос меня лично. На разбор дела меня не приглашали, и пунктов обвинения никто официально не сообщил. В моей работе никаких вредительских или антисоветских тенденций не замечено. Я считался хорошим преподавателем иностранного языка. Стержень всего моего бытия - научная работа по изучению северной деревни.

Из печатных работ могу указать на книгу "История одного северного захолустья", изданную в 1925 году в г. Великом Устюге. Из рукописей, готовящихся к печати или находящихся на рецензии, отмечу следующие: "Народные говоры в бассейне реки Устьи", "Словарь народных говоров Дмитриевской волости", исторический двухтомный труд "Устьянские волости", цикл реставрированных былин "Вольга" и др.".

Заключение северянина не осталось безвестным в научных кругах Москвы и Ленинграда, где его знали по исследовательским работам, посланным на рецензии. В его защиту выступали известные ученые и научные работники. Один из них, И.А. Ловоров, писал в обращении к Л. Берия: "...Арестом Романова возмущены все честные люди, но, боясь за свое благополучие, некоторые не рискнули выступить в защиту. Его личные обращения в ленинградские институты, с которыми был связан по работе, или не дошли, или остались без ответа. Прошу не сострадания, а простой справедливости и пересмотра его дела".

М. Романов и его заступники не были услышаны властями. Арест и длительное пребывание в лагере нарушили все творческие планы по изданию уникальных по своей значимости рукописей.

"Сущность моя не в бунтарстве, а в преданности тому делу, которое я считаю необходимым, - писал он в Москву в очередном письме из лагеря 1 сентября 1939 года. - Отдаваясь делу, я не считаюсь ни со своими личными интересами, ни с опасностями. Жизнь для меня только тогда представляет ценность, когда она заполнена важным делом".

В какой-то момент в судьбе политзаключенного забрезжил лучик надежды. На одну из его многочисленных жалоб в апреле 1940 года областным прокурором направлен протест на отмену решения тройки УНКВД и предложено снизить срок наказания до трех лет. Увы, но даже прокурорского протеста для беспощадной репрессивной машины оказалось недостаточно.

Долгожданная реабилитация

Выйдя из лагеря в декабре 1947 года совсем больным человеком, Михаил Романов проявил большое упорство, и получил у соответствующих органов разрешение на преподавательскую деятельность в школах Вельского района. И все же инвалидность, окончательно пошатнувшееся здоровье, а также сложное материальное положение заставили его хлопотать о пенсии. Но и на этом пути возникало немало непредвиденных трудностей. Паралич вынудил неутомимого сельского учителя оставить школу за год до педагогической пенсии.

Многие подготовленные устьянским подвижником труды в различных отраслях знаний по достоинству оценены крупными учеными страны. В меру возможности ему в разное время старались помочь известные профессора историки М. М. Богословский, Н. В. Устюгов, академики-языковеды В. В. Виноградов, Б. М. Ляпунов, С. П. Обнорский, писатели А. М. Горький и А. Н. Толстой. Увлекался Романов и проблемами межпланетного сообщения, изучал специальные вопросы физики и космографии. Получал на свои письма с проектами по этим темам весьма благоприятные отзывы известного в стране и мире академика П.Л. Капицы.

12 сентября 1952 года М. Романов обратился в Президиум Верховного Совета СССР с заявлением о пересмотре его дела, но положительного ответа не дождался. Через год в одном из подобных обращений он писал: "...Сейчас мне не дают никакой пенсии. Работы тоже не дают из-за судимости, не принимают и в дом инвалидов. Остается один выход: побираться Христовым именем".

В марте 1954 года им было направлено повторное ходатайство на имя Генерального прокурора страны. Только в конце декабря 1955 года постановлением президиума Архангельского областного суда непокоренный земляк реабилитирован с формулировкой "за отсутствием в действиях состава преступления", но жить ему оставалось недолго: 19 июня 1956 года Михаил Иванович скончался в 70-летнем возрасте и был похоронен по месту последнего проживания, в селе Пежме Вельского района.