|
Правда Севера
10 августа 2006 (145)
Олег УГРЮМОВ.
Еще стоят няндские бараки...
Есть места в нашей области, с которых, как с древних старух, век свой в
страданиях, терпении и любви проживших, впору иконы писать. Одно из таких -
Нянда. Пусть сейчас в пиве да "Трое" тонущая, безработная и безоглядная на
будущее, но прошлым своим если уж не памятника гранитного, так креста памятного
заслужившая.
Была она в начале тридцатых годов поселком для спецпереселенцев, голод и муки
сотен изгнанников с родных мест пережила. Соседний поселок Шестой, тоже руками
няндских поселенцев построенный, от голода и болезней в ту пору до единого
человека вымер. А Нянда выстояла и перед войной являла собой небедный колхоз
"Труженик" со своей мельницей, свинарником, овчарней, птицефермой. Действовали
тут свои кирпичный, дег-текурный и смолокурный заводики, столярная мастерская.
В пятидесятые годы местный колхоз стал почти единственным на весь Ленский район
миллионером, то есть годовой доход от продажи всей произведенной продукции
превысил миллион рублей. Лучшие доярки и механизаторы на всю область славились,
в Москву на ВДНХ ездили опытом своим делиться.
Все это в прошлом, нынче разве что одинокие бараки средь современных домов
напоминают о прошлом. Да еще люди, кто выстоял, кто жил и живет на этой
многострадальной земле. Кто помнит...
"Нас привезли на Север в 35-м..."
Небольшая благоустроенная квартира. Здесь чисто и уютно, как будто чья-то рука
заботливо потрудилась перед приходом гостя.
- Мы всегда были в работе, - словно бы пояснила Надежда Александровна
Листратенкова. - Я маме как-то раз сказала: ты научила нас работать, но не
научила отдыхать.
А память листала и совсем иные страницы.
...Как мама рассказывала, в 35-м нам приказали выселяться из дома на Немане и на
Север повезли. А мама тогда только-только родила мою младшую сестренку. Было у
меня уже четыре брата, вот я пятая, она уже шестая. А ехали в теплушке сколько
времени, сколько народу в пути умерло! В Рыбинске около вокзала, мама потом
рассказывала, оставила под деревом колыбельку, из прутьев была сделана. Может,
думала, заберет кто и тем самым спасет, ведь мы даже не знали, в какие края
везут нас. Сама стала за дерево, смотрела. Говорит: никто не подошел, не
посмотрел даже...
В Котласе прошли через санпропускник, посадили на баржу и привезли сюда. Здесь -
бараки. Не квартиры - маленькие такие клетушечки, не больше двадцати квадратных
метров каждая. Кухня общая была, на кухне стояла русская печка.
Мне пять лет было, и я хорошо помню, как арестовали отца. Это был сентябрь 1937
года. Отец только пришел с работы. Река была еще незамерзшая, он возил грузы на
Вандышскую базу на лодке. Дело непростое, потому что вверх по реке нужно с
помощью шеста подниматься километров на двадцать.
Только сел ужинать, как вошли в комнату два человека. Комендант поселка с ними.
У нас стоял в углу сундук большой, так он сразу к нему кинулся, все шарил там
руками, что-то искал.
Как его уводили, как прощались с матерью, этого уже не помню. Может, уснула к
тому времени, может, плакала.
Многих мужчин в Нянде в тот день взяли. За стенкой барака, по соседству, жили
Борисевичи, у них отца забрали. Трое детей осталось у него. Жена вскорости
умерла, всех детей забрали в дет-дом. И от него ни слуху ни духу, так и не
вернулся. Наш отец вернулся домой только в сентябре 47-го года. Мама как раз на
работе была, он пароходом приехал. Хорошо помню, как он зашел в наш барак в
фуфайке, а я в этой фуфайке потом поехала в педучилище учиться. Исхудавший,
незнакомый. Я с пяти лет его не видела, забыла, как и выглядит. И потом уже
иногда думала: не чужой ли это дядька?..
Отец не рассказывал ничего о том, что с ним было за десять лет. Наверное,
страшные это были бы рассказы. Да и мы тут пережили немало. Вот даже эти люди,
что с нами по соседству жили, запрещали своим детям с нами играть, говорили, что
отец - "враг народа". Сестру в школе принимали в пионеры, а соседский паренек
встал да и говорит: пусть она рассказывает, за что ее отец сидит. Мы с ним
вместе в лес ходили, за ягодами, и - тоже: "враг народа".
Когда отца забрали, мама два года нигде не работала, больная была. Чем жили?
Земля была, что-то выращивали на ней. Отец у нас и охотник был, и рыбу ловил. А
когда его посадили, мы, конечно, жили всех хуже в Нянде. Хорошо, у мамы нарядов
было привезено из дому много, ходила по деревням на картошку менять. Я еще
только в первый класс пошла, а уже в няньках жила. Мне сестра недавно говорит:
обидно, все получают пенсию за то, что работали, а ты не получаешь. Конечно,
обидно, а что поделаешь.
Везде работала, где только можно. Огороды поливала, кто попросит. Дадут кто муки
баночку, кто картошин сколько-то. Так и жили. Побираться ходили. Стыдно было, а
шли. Прекрасно знали, кто из людей относился к нам по-хорошему, кто по-плохому.
Старшие братья ушли учиться. Вот Григорий из Козьминской школы пешком придет и,
как крестьянин, лапти себе плетет из веревки. Сплетет и в лаптях пойдет учиться.
Мама не пускает, он говорит: я босиком убегу. Потом он в Лимендское речное
училище поступил, а Семен - в Чубье, теперешняя Ухта. Учились оба хорошо. Потом
мама не раз вздыхала: и зачем только я их учила, сами голодали, все им... А они
писали в письмах, просили младшего братишку: Вася, помоги маме. Мы учебу
закончим, вернемся и тебе поможем, и все вернем.
И никто не вернулся... Одного в июле, другого в декабре 41-го взяли на фронт.
Семену год оставалось учиться, написал, что отправляют на фронт. А тогда еще
железная дорога у нас была лагерная, первые поезда только-только пошли. Я помню,
что поезд, на котором его должны были везти, ждали-ждали, а тогда они без
всякого расписания ходили. Он потом забежал домой ненадолго, стоянка была у
поезда, а я спала. О чем-то они там поговорили с матерью, он уехал. Сначала на
одного брата похоронка пришла, потом на другого.
Перед войной семьи поляков к нам в поселок привезли. Много было их, в нашем
бараке их тоже жило много. Как и мы, лес рубить ходили. Война началась - карелы
жили эвакуированные. После войны власовцев к нам привезли, у них шинели
коричневые были, не по-нашему сшиты, ботинки большие, мы таких раньше не видели.
А после стали и тунеядцев в Нянду присылать, всякие-всякие были...
В 48-м нас из-под коменданта освободили, а через год мы поехали к себе на
родину. Что у нас там осталось: дом разобран, один склеп стоит, в нем не будешь
жить. У отца был брат, но он жил на другой стороне Немана. Он такой пугливый:
ой, да о брате, да еще по 58-й статье, лучше не вспоминай!.. Так и вернулись
назад в Нянду.
Свет домашних окон
Пожилая женщина сидит у окна. Велики ли домашние хлопоты, когда осталась одна?
Можно время не считать, на часы не смотреть, вот и сидит, задумавшись. Разные
думы одолевают, было в жизни немало и трудного, были и радости.
Первый раз я с ней встретился четверть века назад. В доме ее, на краю Нянды,
было не в пример нынешнему многолюдно. Отыскали мы с ней уголок поспокойнее,
чтобы побеседовать. А прежде чем начать расспрашивать Евдокию Павловну
Дорофееву, я достал блокнот и на первом его листе принялся записывать имена ее
детей по старшинству: Татьяна, Валентина, Владимир, Анатолий...
Список получился внушительным, ведь в этой семье росло двенадцать детей.
...Ей не было еще и двух лет, когда умерла мать. Отец привел в дом мачеху. А
потом началась война, отца взяли на фронт в сорок втором. Первое время от него
приходили маленькие треугольники писем, потом, через долгое время, о его гибели
написал фронтовой друг.
Жить становилось все труднее. В доме мачехи, с которой после гибели отца больше
ничего Евдокию не связывало, было еще двое детей. И тогда она приняла нелегкое
для одиннадцатилетней девчонки решение: босиком, без денег, отправилась к сестре
отца, которая жила под Архангельском.
Путь туда из небольшого городка в Вологодской области был неблизким. На попутной
машине доехала до железнодорожной станции, всеми правдами и неправдами села на
поезд. Свет не без добрых людей, ей помогли и в поезде проехать, и на нужной
станции сойти.
Жила у тети в Архангельске, нянчилась с детьми, а когда исполнилось пятнадцать
лет, пошла устраиваться на работу. Посоветовали идти на разборку прибывающих в
Архангельск по Двине плотов. Труд был нелегким, особенно если учесть, что
работали здесь по десять часов в сутки, но иногда не хватало людей, и тогда
напарники сменяли друг друга каждые полсуток.
Так прошло три года. В тот день она особенно сильно устала, до этого пришлось
работать почти сутки. Привычно прицепила трос от катера крючком к плоту, встала
рядом. Загудела лебедка, трос стремительно пополз на катер и вдруг, сорвавшись,
с силой ударил ее по ноге, сдернул в воду и потащил к винту катера.
Спасла ее только хорошая реакция, благодаря которой и успела в самый последний
момент уцепиться за проволоку.
Когда ее везли на катере в больницу, она не теряла сознания. Видела испуг
подростка-напарника, жалость в глазах моряков и понимала, что с ногой дело
плохо. Потом была операция, после которой она стала инвалидом. Ногу
ампутировали.
И так уж получилось, что спустя всего несколько дней после ее беды на одном из
предприятий Северодвинска случилось несчастье с молодым пареньком, приехавшим
сюда работать из далекой деревни Урдома, что стоит на берегу Вычегды. Он попал в
больницу, где ему ампутировали пальцы ноги. Эта общая беда привела обоих в
спецшколу, где люди, получившие увечье, осваивали различные профессии. Так и
встретились Евдокия Павловна и Александр Степанович.
Первое время молодая семья жила в небольшой комнатушке в Архангельске, но часто
приезжали на родину Александра Степановича. Однажды разговорились с
председателем колхоза "Дружба", тот и принялся уговаривать переехать Дорофеевых
в деревню. К тому времени Александр Степанович освоил профессию шофера. Знал
председатель, чем механизатора уговорить: подогнал к дому новенький ГАЗ-69.
Такая машина ни в какое сравнение не шла со старой разбитой полуторкой, которая
осталась в Архангельске.
Через полгода Дорофеевы переехали в деревню Урдома. К тому времени у них было
уже трое детей. А когда закрылось там отделение совхоза, перебрались в Нянду.
Детей Дорофеевы воспитывали по мудрой народной педагогике, которая заключалась в
простой истине: к каждому члену семьи, каким бы маленьким он ни был, относиться
как к равному. За равноправие нужно было платить трудом, каждый вносил в работу
по дому свою лепту. Младшие подметали пол, носили дрова, старшие уже уверенно
ухаживали за домашним скотом.
Дети росли, и обязанности их по дому, так же, как и девичьи платьица и
мальчишечьи рубашки, передавались по наследству младшим.
О детях вспоминать она может долго. Помнит, как провожала в первый класс старшую
дочь. Это стало потом неписаным законом: с тем, у кого в жизни происходит
какое-то важное событие, будь это первый урок в первом классе или проводы в
армию, рядом должен находиться кто-то из старших. Когда родился шестой ребенок -
Лена и Евдокия Павловна была в больнице, дома ее заменяла десятилетняя Таня.
Успевала она и обед для всей семьи приготовить, и по хозяйству управиться, и
уроки выполнить.
Год за годом покидали дом дети. На выпускной вечер в школу-интернат Коряжмы
пригласили Евдокию Павловну. С грустью прощались учителя с ее Володей, одним из
лучших учеников школы, активным общественником, участником всех концертов в
школе. Но зато на смену ему пришел младший брат Толик. Как эстафету передал
Володя младшему брату сверкающую трубу, на которой пять лет играл в духовом
оркестре. Теперь место в оркестре занял Толик, а когда и ему подошла пора
прощаться со школой, он научил играть на трубе брата Сергея, уступил ему свое
место в оркестре.
Галя после окончания восьмилетки поступила в строительное ГПТУ в Коряжме, как
одна из лучших учениц, она в составе туристической группы ездила в Венгрию. А
когда из поездки вернулась домой, на высоком зеленом угоре ее встречали все
братья. Только сошла с теплохода и ступила на берег, как над Вычегдой полились
звуки туша, исполненного на трубе.
Давно уже выросли дети, почти все остались жить здесь же, в Нянде. Пока был
совхоз, работали там. Дочь Галина была бригадиром, возглавляла профсоюзную
организацию отделения совхоза, избиралась депутатом районного Собрания. Сын
Анатолий не один год руководил механизированным звеном на заготовке кормов. А
теперь уже и внуки выходят в жизнь.
...Что мы ценим прежде всего в семье? Атмосферу доброжелательности, при которой
можно воспитать в ребенке трудолюбие, честность, скромность, чувство
собственного достоинства. Товарищество, единство чувств, душевных порывов ее
членов при всем их различии в возрасте, характерах. И где бы потом ни находился
человек, какие бы трудности ни вставали на его пути, его всегда будет согревать
свет домашних окон.
Олег УГРЮМОВ.
На снимках: стоят еще здесь бараки, не дающие забывать о прошлом; Евдокия
Павловна Дорофеева; гражданин Польши Збигнев Недзвецки спустя шестьдесят лет
приехал в Нянду, где жил мальчишкой в начале войны.
Фото автора.
| |