Север
31 августа 2007 (35)
Инф.

Сколько было людей в районе

(1929 - 1947 годы)

Вместо предисловия

Когда я начал знакомиться с документами по данной теме, вспомнилось далекое- далекое военное детство, моя родная деревня Погорелец. Всплыли в памяти смутные воспоминания о той поре.

При свете лучины дед Степан читает сводку Информбюро: наши опять под Сталинградом отступили. Бабушка Наталья слушает молча и вяжет то ли рукавицы, то ли носки. Без дела она не сиживала. Разве что придет в гости к брату Тимофею или брату Василию и посидит опять же молча. Послушает разговоры, сама лишь изредка вмешается в них. A то и сюда принесет с собой вязанье...

А лучина потрескивает, роняя угольки в воду. Вставлена лучина в стояк светила - долбленого корыта на ножках. А на побеленном потолке темное пятно увеличивается с каждым днем: чем больше свету от лучины (а зажигали сразу порой по нескольку лучин), тем темнее становился потолок. Я лежу на кровати и слушаю непонятную мне информацию из газеты.

То смутно вспоминается, как, уходя на войну в ноябре 41-го, сосед и председатель колхоза Степан Иванович Ярков (Степушка, как звали его в деревне) зашел к моим старикам попрощаться. О чем говорили - не помню, помню сам факт. Да и мог ли я тогда что-то понять из этого разговора? А вскорости также зашел сказать "до свидания" (а оказалось, "прощай") Варлам Ефимович Водынин, сменивший Степушку на посту председателя.

Запомнилась мне его зимняя шапка мехом наружу. И уж потом, будучи взрослым, готовя альбом o жителях Погорельца - участниках войны, встретил фотографию Варлама в той самой шапке, которая почему-то часто всплывала в моей памяти. И Степушка, и Варлам домой не вернулись, семьи их осиротели.

Как сейчас вижу двух парней, едущих на двухколесной телеге. Сидят они рядом такие небольшие, одетые во что-то темное. Едут мимо нашего дома, а мы с бабушкой стоим на взвозе. И то ли тут, то ли уже в избе слышу: Леньку да Вальку на войну берут. То были Леонид Александрович и Валентин Григорьевич Гудаевы, 1926 года рождения. Призваны 31 октября 1943 года, служили на Дальнем Востоке, там, где было много их сверстников с Мезени. Их так и называли - мезенский батальон. А воевать пришлось недолго - война с Японией была скоротечной, хотя и жестокой. Оба, отслужив по восемь лет, вернулись домой. Валентин пришел раненый, с контузией.

А еще помнится: пришел я к бабушкину брату Василию, к сыну его Бориску. А дядя Василий сидит молча, по его морщинистой щеке течет слезинка. И в избе все молчат. И кто-то сказал: Колю убили. А через короткое время прибежала Зинаида, племянница дядюшки (Зинка Тимина) пала на колени и запричитала. Понял ли я тогда, что случилось что-то непоправимое, что у дяди Василия не стало сына, - не знаю. Да и самого Николая я не знал - не помнил. Но пошел домой и сказал там: "У дяди Василия Колю убили". Бабушка всхлипнула и пошла к брату Василию.

Не знаю, понимал ли я смысл слова "эвакуированные" тогда, но помню ту ленинградскую женщину, что жила в доме Михаила Ефимовича Водынина - дедка Миши. Мне почему-то врезалось в память имя Степанида. Нынче меня поправила Зинаида Карповна Дранникова, одна из тех немногих в деревне оставшихся в живых вечных тружениц, в войну да и долго еще после нее тянувших лямку и за себя, и за тех мужиков, что ушли на ту проклятую-распроклятую войну, за женихов своих, так и не пришедших домой.

Сказала, что звали ту женщину Сусанна, что ее уважали в деревне, что потом, уехав в Ленинград, еще долго переписывалась с погорелецкими женщинами. А помню ее в магазине. Стояла она у прилавка, прислонившись, рассказывала о своем городе. И тогда она сказала, что в дни блокады были в том городе случаи людоедства.

А Степанида с дочерью Катей жила в доме Ульяны Яковлевны Падрухиной - Улюшки Кириллихиной. Здесь же обитала еще одна ленинградка - Люба. Все они были прекрасными труженицами, не боялись никакой деревенской работы.

Судя по всему, в нашей маленькой деревне из эвакуированных были размещены только эти четыре человека. А вот переселенцев было много. Так называли людей, переехавших на жительство к нам на Север из других областей. Их привезли летом. Пароход пришел ночью, и мы, малышня, только утром узнали, что весь наш клуб заселен переселенцами. Больше того, у нас вызвало крайнее удивление то, что ночью они не могли спать и завешивали окна, - вероятно, стояли белые ночи. И вот читаю в выписках из архивных документов, сделанных В. Т. Митькиным: прибыло переселенцев в 1944 году в деревню Погорелец - 7 хозяйств, 27 человек.

Запомнилось, они активно участвовали в художественной самодеятельности, в частых тогда концертах в сельском клубе. В святки ходили наряднухами (ряжеными) из дома в дом вместе с нашей молодежью. Один из приезжих стариков занимался пайкой и сделал ведра из... окладов икон, хранившихся в колхозном складе. Запомнил девочку-школьницу, которая прекрасно (на наш тогда детский взгляд) пела про одинокую рябину и рисовала цветы. Вспоминается, как ходили с бабушкой в дом сестры ее Александры Вахтеевны, где умер кто-то из переселенцев. Покойник лежал на лавке в переднем углу.

А потом уехали ленинградки. Не стало как-то разом переселенцев. Как и когда все они отбыли из деревни, в памяти не сохранилось. Но помню, как иногда проходили зимой люди по дороге через деревню пешком, с почти пустой чункой по нескольку человек. Дед тогда говорил: опять переселенцы домой пошли. Их путь лежал через Лешуконье верхней тайболой на Архангельск. Почти полтысячи километров.

О раскулаченных в деревне говорили мало, ибо подвергся этой репрессивной мере всего лишь один человек - Яков Иванович Ярков. Его огромный дом, построенный по городскому типу, - двухэтажный, со многими подсобными помещениями, потом был перевезен в Мезень и стоял на углу Советского проспекта и улицы К.Маркса, на месте нынешней каменной школы.

Дом содержался бездарно, совершенно бездарно был уничтожен - всего лишь по прихоти одного из руководителей района. А дом Якова был лиственничный, и веку ему не было бы, приведи его в порядок. Раскулачили же человека потому, что имел он еще дом в Пеше (правда, не свой, а женщины, с которой он, старый холостяк, сошелся там).

Ссыльных раскулаченных в деревне не было, поблизости тоже. И потому разговоров о них практически не было

Таковы воспоминания детства, которые всплыли в памяти, когда я знакомился с документами по темам, о которых пойдет речь ниже. А сейчас слово предоставим фактам истории.

После уезда

Наш Мезенский район был образован в июле 1929 года. Он выделился из большого Мезенского уезда, территория которого простиралась до нынешней республики Коми и включала одну ее волость - Пысскую. По побережью Баренцева моря на востоке доходил до реки Индиги. Площадь уезда составляла 124,5 тыс. кв. км. (для сравнения: площадь Бельгии 30,5 тыс. кв. км.), население - 40,5 тыс. человек, они проживали в 183 населенных пунктах. Из него выделились также Лешуконский район и бывший Канино-Тиманский Ненецкого национального округа.

На момент образования площадь нашего района составляла 44,1 тыс. кв. км. (сейчас - 34,4 тыс. кв. км.), население - 18,8 тыс. человек, насчитывалось 85 населенных пунктов. Количество жителей не было стабильным. Оно возросло в связи со строительством Мезенского лесозавода, но с пуском предприятия в эксплуатацию часть рабочих выехала из района. В 1934 году был передан Ненецкому округу Несский сельсовет. В 30-е годы в округ переехало немало мезенских семей.

К началу Великой Отечественной войны почти 900 наших парней находилось на действительной военной службе. В годы войны было мобилизовано в Вооруженные Силы еще около 4800 мужчин с 1888 по 1927 годы рождения и 50 женщин. Всего в войну во всех родах войск служило около 5700 наших земляков, из них около 2600 погибли.

В годы войны в районе были расквартированы воинские части - на Моржевце, в Каменке, Мезени, Окуловском, Семже, Ниже, Койде, Ручьях, на мысах Воронове и Толстике, ряде других пунктов. На трассе дороги Мезень - Совполье работали военные строители. С первых дней войны начали поступать эвакуированные из прифронтовой полосы. Часть рабочих Мезенского лесозавода была направлена на заводы Архангельска, а группы молодежи из района по мобилизации направлялись в школы ФЗО для получения рабочих профессий и дальнейшей работы на предприятиях области.

В 1943-1944 годах в район было вселено большое количество семей из Мордовской АССР, Кировской области и других регионов. В 1945 году к нам перешли из Пинежского района Совпольский и Карьепольский сельсоветы. В Карьепольском сельсовете в начале 30-х гг. были вселены раскулаченные крестьяне с юга страны.

Присутствие в районе, особенно в годы войны, людей некоренных, часто с временным пребыванием, усложняло положение коренных жителей. Требовалось дополнительное количество продуктов, промышленных товаров, которых и так было недостаточно. Больше того, приезжие нередко ставились в более выгодные условия по обеспечению, нежели местные. Даже наличие воинских подразделений, которые снабжались централизованно, требовало постоянного внимания со стороны районных властей. В частности, отвлекалось большое количество людей и лошадей для транспортировки из Архангельска в район и далее на Канин военных грузов и продовольствия. Помимо всего этого, колхозы и предприятия, принявшие эвакуированных и переселенцев, несли большие затраты на покрытие расходов по перевозке их и обеспечению всем необходимым.

Чтобы ситуация была ясней, рассмотрим отдельные моменты, связанные с миграцией населения района в этот период.

Продолжение следует.