Моряк Севера
12 декабря 2007 (46)
В. Красильников.

"Иртыш". Год 1955-й

Глава первая - переживательная

Всем хорошо не бывает. Даже когда идеология строилась под это, ступеньки везде просматривались. У нас в системе почётная - плавсостав с визами, АСПТР и Техфлот - исправительная, падение шифровалось БТО. Но сколько угодно было тех, кто по своим причинам держался берега. С Виктором Николаевичем Ильиным мы долго обживали среднюю. Не помню его хмурым или никаким. Напротив, всегда шутлив, представителен. В моде не изменял синему габардиновому макинтошу. Реликт сочетал иногда со шляпой, очень шедшей к его саксонскому профилю обладателя авантюрных денежных профессий. Капита- нил на мотозавозне "АСПТР-5", что для реки солидно. Под стать ему была и команда. Одни бывшие боцмана "арктический" и "тропиче-ский" чего стоили. Волк к волку, пробы старой морской школы. Потом пошла стезя ветеранская. Обзавёлся палочкой. Настроение по-прежнему держит "на марке". Недавно, отбывая безотлагательно в больницу Семашко, мудро пропустил стопочку. Ведь если что, на том свете не дадут. Через реанимацию восстанавливался во второй хирургии. Полегчало, расположил сестричек обаянием амурщика. Забавлял палату. Например, рассказывал про освобождение от ставшей ненужной повязки. Видит краем глаза: зашла "племянница" с таблетками. Продолжает, только в голосе выразительности прибавил: "И тут я её дёрнул. О-О!" Милая девчушка склонила головушку к его плечу и шепотком: "Кого дёрнул-то?" Вот такой он, нашенский!

Фирменную историю Виктора Ильина -- -- дерзну изложить, одновременно заглядывая в судовой журнал 05/880 п/х "Иртыш".

Был когда-то такой пароход голландской клёпки. Счастливый по-своему, что уцелел в войну. И на последнем десятилетии господства собратьев-стимов на морях имел приличный вид. Кто попадал на него, начинали гордиться. Да и как иначе, ведь такие суда в СМП можно было пересчитать, не загнув все пальцы. Остальной бахваловский флот - буксир, баржа и трос колючий - не выдерживал сравнения. Однако от немцев "Иртыш" всё же заполучил самым подлым образом.

"Среда 16 марта 1955 года. Порт Эмден. 19.05 прибыл лоцман. 19.10 подошли буксиры... 19.25 развернулись, ППХ на выход в море. На отход: команда 39 человек, угля 280 т, воды 160 т ..."

Внизу, где подлинно варилось движение корабля, обливались потом кочегары. Отшуровав в топки уголёк, они огромными "понедельниками" подламывали его горки. Пламя начинало гудеть, обдавая нестерпимым жаром. За другой переборкой маслопупые обходили свою тишайшую паровую машину, ощупывая и смазывая, где полагалось. Сбивались в кучку похохотать над анекдотцем, ввернуть историю. В отделении было много простора (что-то от рая после кочегарки), благородного блеска бронзовых и медных частей забытой техники.

"Суббота 19 марта. 12.15 следуем южными шхерами под проводкой лоцманов... Вторник 22 марта на пути Эмден - Мурманск ... 02.00 накрыл снежный заряд... В 02.12 траверз огня Свартоксен, расстояние 2 кабельтова, видимость ухудшилась, ветер от ЮЗ усилился до 11 баллов. Дали МХ. Даём туманные сигналы судовым свистком, вызван на полубак к якорю боцман Веселков. Капитан на мостике... 02.20 судно не слушает руля, дали ППХ"...

Ох, как нужен был локатор "Нептун", только секретная штука дурковала в ненастроенном состоянии. Предвестие жути напирало с очевидностью. Машина, пусть и с расточенными цилиндрами, явно не тянула в штормовой передряге.

Настоящая морская косточка - сэконд - теперь неосознанно держал голову влево. Оттуда-то и донесло, или померещился, слабый звук. На новую серию продолжительных свистков никто не откликнулся. Капитан, отвоевавший на морях и потому читавший момент и по лицам, заметил особую бледность всех, включая норвежцев. На них проступила та самая печать, которую описал знаменитый поручик М.Ю. Лермонтов: "Стало быть, скоро". Как и тот звук, вроде мелькнули слева очень слабые точки: две белые, под ними зеленая. Чертовщина обернулась явью. В ответ ба-сил тифон, видны при-ближающиеся огни. В следующие мгновения из мрака прорисовал-ся высоко задранный чужой штевень. Успели положить руль вправо, но "Иртыш" был бессилен пойти на ветер. Повторный ППХ означал "выжмите всё". От отчаянности положения перекатили руль влево: если не увернуться, так хотя бы ослабить удар. Судно послушалось. Как знать: брось раньше "Иртыша" ближе к опасности, имея в союзниках волну и ветер, может и разошлись бы. А так пятитрюмный фээргэшник с мощным манновским дизелем и тоже слепой боднул борт за надстройкой. Время 03.05. Топитель тотчас свалил под корму с подпорченным боксёрским носом. Ночные чернила и снежная завеса поглотили "Karl Julius".

Дали сигнал водяной тревоги звонками громкого боя. Направленный бегом на осмотр второй штурман Орлов доложил: у 3-го номера ниже главной палубы пробоина, увеличивается книзу до 80 см и уходит под ватерлинию. "Дракон" (прозвище боцманов) вскрыл одну лючину над трюмом, взглянул и отшатнулся: от креновых бросков там моталась вода выше половины объёма. "03.07 кормовая палуба погрузилась до уровня фальшборта, волны свободно проходят через неё. Личный состав занял места по тревоге... В 03.08 корма продолжает погружаться... Видимость отсутствует ...включили эхолот, идём на маяк . Эхолот глубину не показывает (по закону подлости - прим. авт.)... В 03.10 палуба полуюта скрылась под водой". Пароход продолжал кое-как тащиться к мелководью. После излишне протопленных, как водилось только на паровиках, кают и кубриков, у спешно одевшихся начинался озноб. Но забежать в надстройку доодеться означало остаться там навсегда. Все думали: пошли последние минуты "Иртыша". А те, у кого жильё в корме, видели только волны над нею. По той тревоге Виктору полагалось обеспечивать спуск. Вёсельные шлюпки, расчехлённые и готовые сползти в этот ужас, уже раскачивались на талях за кромками бортов. У кормовых талей в шлюпке 1, пружинисто расставив ноги в каютных тапках, стоял он - мечта девиц динамовской "сковородки". Ждал команды "майна". Но раньше неё зашла волна, жёстко хлестнувшая по днищу. Шлюпка не просто вздрогнула, она паралично сотряслась. Кормовой гак выскочил из уха. Первая, зависнув на носовых, обрела вертикальность. Полёт - падение. Тысячи иезуитских игл впились в тело, понеслись к сердцу. Погибать оказалось страшно, чудовищно несправедливо. В горбатых хлябях был единственный шанс к спасению - сам тонущий "Иртыш". Разряжаемым сгустком энергии - к нему, к нему. Новый пенистый холм или написанное на роду помогло уцепиться за релинги полуюта. Кстати оказался конец "телефона" грузовых стрел третьего номера, плававший по-змеиному рядом.

Уцепившись за шершавую манилу, Виктор добрался в горку почти до надстройки. Только тогда пришло осознание чуда жизни. И тут же дикий холод и озноб вытеснили радость. Мокрый полукомбез и рубашка прилипли второй кожей. Тапки лежали на дне. Босые подошвы ног словно приваривались ледяной пайкой к палубной стали. Старпом Мартюков, хоть время уже ни на что не менялось, рявкнул: " За мной в каюту". Там он выкинул из рундука свой второй китель, штаны, ботинки, шинель. В приятном тепле, сбросив мокрое, в секунды переоделся. Пробковым нагрудником пренебрёг. Ладным офицером выскочил на палубу. "Куда ж ты с мокрой головой?!!" И ещё подарок - фуражка-финка от шефа, добрейшего старика Павловича.

Шлюпка полная воды на носовом фалине билась у второго трюма. Помполит "Вань-Ваня- железная рука" метался с кляузным портфелем и фонариком, создавая бестолковщину. Смекнули сами, притащили два ведра. Момент потребовал к ним отважных. "Ну что, нырнём?" Салажонка-пекаря предложение от авторитетного токаря возвысило и напугало одновременно. По штормтрапу сползли в эту раскачивающуюся ванну. Ощущение гиблого озноба вернулось. Стоя на рыбинсах почти по пояс в чёрной водице, принялись отдавать её морю. Только когда стало по щиколотку, со сведёнными скрюченными пальцами вылезли. Останься в шлюпке - кранты. Второй замочки не пережить.

В голове обкатался планчик: добраться до полубака и в боцманской коптёрке разжиться всякой бэушной спецовкой. Но к той минуте носовая палуба приобрела вид графика достижений народного хозяйства, а снежная наледь отсылала в откат. Потерпев неудачу, обернувшись на товарищей по несчастью, сам себе и кому-то ещё обрисовал: "Ребята мёрзнут!" Влез-таки на каток с основой деревянных трюмных лючин под брезентом. Цепляясь за лежащую стрелу, её такелаж, невесть за что и характер, преодолел полдороги. Скатился и снова влез с той же мольбою: "Ребята мёрзнут!" на комингс первого трюма. Задрайки заветной двери открывал обеими ослабевшими руками. Без света, на ощупь начал самую богатую в жизни до и после отоварку. Для начала сбросил с себя всё. Облачился в чистую сухую робу, сунул ноги в валенки. Вышел Гарри Купером, таща шаром две шубы, куртки, штаны и несколько пар национальной гордости. Скатиться не составило труда. В свете фонарика Вань-Вани заметил, что обулся в разноцветные, но это рассмешило много позже. Кому что досталось. Приободрились.

Вельбот 2 не избежал приключений. Волна оборвала его сразу с двух шлюп-талей. Зашедшая новая перебросила, протащила поперёк судна и скинула за правый борт. На кормовом перехваченном фалине закрепили его за первым. Казалось, волны с ещё большим остервенением били по проседающему на глазах "Иртышу". Висящий над морем мрак не просто был чёрен. Он обладал магической силой свёртывать души, гасить надежды. Капитан непроницаемо мучился, что не решился на рискованный манёвр: пойти немцу навстречу. Виной и объяснением - времена: сталинские гайки только собирались расшплинтовывать. Теперь же он волен решать по ситуации. Надо до конца переться к мелководью. Ободряло и то, что нет крена. Не резон отрываться от борта за два часа до рассвета. С задубелыми фиолетовыми лицами матросы измеряли глубины по надстройку ручным лотом, виртуозно кастя всю "эльтронику". "На мостик доложили, что машина не проворачивается ни на перед-ний, ни на задний ход... Дифферент на корму продолжает увеличиваться...Вахта в машине и на палубе остаётся на своих местах. В 04.20 судно медленно приближается к берегу под действием ветра и волны. Якорные канаты дер-жим слабо... Дано приказание закрыть пар на паровую машину, выводить из действия котлы... По заявлению лоцманов, глубина под кормой более 40 метров".

Сорокаоднолетний капитан Михаил Кузнецов имел два решения. Одно не ясное даже норвежцам: везучий "Иртыш" и не собирается тонуть, напротив, оседлал маленькую банку где-то под днищем кочегарки и изволит легко покачивать килём. В наборе корпуса, стали и клёпки сплошной Ллойд - не переломится. Если поступить по-советски, экипажу надо остаться и бороться. Шторм выдохнется. Подойдёт спасатель из Мурманска или ближайшее наше судно. Случай подадут, как надо, то есть орденоносно. Покапают почёт, путёвки, квартира на набережной. Но малая вероятность сползания всё же маячила. Тогда пароход затонет в секунды, как английский и всякий топор.

Михаил Дмитриевич был очень уважителен к людям, всех, даже парнишку пекаря, звал Иван Степаныч. Выбрал, что ближе к сердцу. "Вахте МКО и палубы садиться в шлюпки. В 05.15-25 дан SOS. В 05.25 весь личный состав, за исключением радиста и капитана, находится в шлюпках...В 06.10 капитан последним сел в первый номер". Как ни било шлюпки о борт, с отрывом тянули. Близкий берег был крут, скалист, а сильный прибой убийственен для высадки. В начавшийся отлив забилась о подводные камни двойка. Пришлось дать команду отходить от берега на волну. 15 человек под предводительством стармеха Берёзина пустились с вёслами в неизвестность уже выигранной ночи. Капитан с радистом поднялись на судно и вновь передали SOS. Долг был исполнен до третьего акта. В шлюпку приняли рацию, точнее упование на неё. Мастер, как корабельный небожитель, имеющий власть над паникой и ободрением, гипнотически снял фуражку. 26 человек, не принадлежащих себе, ждали действа. Они увидели, как неспешно достаётся белый носовой платок, как тщательно капитан протёр им внутри предмета чести. Нехитрый приёмчик подействовал успокаивающе. Показалось буфетчице бабке Александре, помнящей на пять азы "Веры", невероятное. Дмитриевич прочертил рукой Альфу и Омегу, оставив перекладину на усмотрение судьбы, носящей второе имя - Бога. Все другие приняли за команду отваливать.

Совсем стал плох повар. Хроникёр морских страстей Михаил Орлов, желая приободрить, поправил накинутую на шефа шубу и сунул ему журнал: "Только тебе доверяю. Спрячь на груди". Павлович даже в лице изменился от геройской задачи. Спасающиеся за 300 метров на северо-восток от "Иртыша" нашли у самого окончания острова Хьерте гальку, покрытую снегом, - идеальное место для высадки. Вскоре подошёл старый китобоец, переделанный в спасатель. Встал на якорь. Свет, от которого отвыкли за ночь, воспринимался небесным даром. Взгляды блуждали по суровой красоте кусочка Лафатен, по входу в фиорд. И как музыка для глаз и души - идущая к ним шлюпка. В неё посадили бабку Александру, на всю жизнь напуганную бухгалтера Ульяну и наиболее раздетых. Ещё раз завернулись гребцы от спасателя. Взяли кочегара Володьку Дядькина - другого каскадёра по вертикалке. На бинте, прячущем изуродованные пальцы левой руки, виднелась запёкшаяся кровь. Взяли Генку Сосновского, до конца выгребавшего "жар" из топок. И ещё четырёх бедолажного вида. "В 09.00 подошёл катер "JKH-87". Даёт сигнал на берег, чтобы подходили к нему. Шлюпки наполовину залиты водой. В 09.15 1 и 2 с общим количеством 30 человек, в том числе 2 лоцмана, отошли от берега. Ветер дует с прежней силой, идёт град, крупная крутая волна". Норвежцы с помощью линя взяли оба вельбота на буксир и попытались подвести к былой грозе китов. Природа явно противилась. Новым манёвром катер завёл хвост за остров. На тихой воде принял всех на борт и высадил вскоре на пропахший треской причал Бодо. Конец главе переживательной. Место - короткой, повеселее.

(Окончание следует)