Северный рабочий
14 апреля 2005 (56)
Тамара МЕДЫНСКАЯ

Ночной гость

Люда уже пожалела, что открыла дверь.

- Рассказывай давай, что Катька моя без меня вытворяла!

От Петра несло перегаром, но стоял он твердо. И глаза на удивление трезвые - холодные, колючие, будто пронзают насквозь. Людке б крикнуть сразу: "Нечего тут пьяному шататься, на ночь глядя!" да дверь захлопнуть - так нет, застыла, как вкопанная, а Петр отодвинул ее и прошел на кухню. Мрачно сел на табурет, положив на стол сжатые кулачищи.

- Чай будешь? - пробормотала она, чтобы хоть что-то сказать.

- Какой еще чай! - Петр добавил смачное ругательство. - Про Катьку говори, как на духу!

- Ой, да что я сказать-то могу! - запричитала Людмила. - Я ж не ничего не знаю...

- Врешь! - Петр стукнул по столу так, что вся посуда зазвенела. - О чем вчера с бабами говорила? Вот и мне расскажи!

- Да ни о чем. Так, трепались. И не про Катю твою, а про Вальку.

- Где Валька - там и Катя. Давай подробности!

- Ой, да какие подробности! Не знаю ничего. Так только, видела, что они в ресторан заходили, но это ж не преступление - в ресторане поужинать!

Петр вперил в Людмилу свои очи - и она почувствовала, что краснеет.

- Врешь, - сказал он тихо.

"Только бы бить не начал, - пронеслось у Люды в голове. - Он, должно быть, такой злой, что выпил мало, а тут еще кто-то сболтнул лишнего..."

- Петь, мне мать самогон привезла, будешь?

- Наливай.

Людмиле не хотелось выступать доносчицей. Конечно, за художества, какие Катерина вытворяла, и убить можно. Все эти годы Люда поражалась, как Петр терпит. Не видит? Или так любит, что и на рога согласен? Но рассказывать нехорошо. Катя со свету сживет, если узнает...

Совсем юной девчонкой Людмила приехала в город и устроилась судомойкой в столовую. "Ну, тут в девках не засидишься! - сказала ей заведующая, принимая документы. - Шоферня столуется, живо жениха присмотришь!"

Люда горько усмехнулась воспоминаниям. Да, присмотрела она жениха. Петра. Видный, ладный, и вел себя не так грубо, как некоторые. Только она была к грязной посуде приставлена, а Катька на кассе сидела. Глазки строила, могла и в долг отпустить кому хотела. На танцах в клубе Петр лишь Катьку и приглашал, а Люда стояла у стенки. А у Катьки и других кавалеров хватало, только Петр не замечал. На Люду же мало кто обращал внимание, да и не нужен ей был никто другой...

Ей хотелось любви. Чистой и красивой. И сначала венчаться, а уж потом все дела. Но жизнь совсем не походила на ее мечты, и она закрылась от жизни, замкнулась. После работы спешила в храм. Отстояв службу, без ног валилась на постель, - а о чем плакала в подушку, никому знать не надобно.

В столовой ее прозвали блажной, мужики уже не пытались подбивать клинья, и от безрадостной жизни девичья краса завяла, так и не раскрывшись. Никто не полюбил ее в семнадцать - кому она нужна в тридцать? Ни один мужчина не приходил к ней ночью, не сидел в ее однокомнатном гнездышке, которого она с таким трудом добилась. И вот - Петр...

Опрокинув второй стакан, он принялся за картошку с грибками.

- Петь, я, правда, ничего не знаю. Чесали бабы языки, я и подпела. Грех на душу взяла, каюсь. Катька твоя красавица, ей же плясать охота, - говорила она что попало, лишь бы не висела эта тягостная тишина. Она нутром чуяла, что Петр весь как сжатая пружина. Может и преступление совершить, и...

Какая-то липкая волна, парализующая волю, поднималась в ее теле. Воздуха не хватало... Петр, оторвав взгляд от тарелки, выпил еще, утер губы - и сгреб Людмилу своими ручищами. Сопротивляться она не могла...

Это было совсем не то, о чем она мечтала одинокими ночами. Никаких красивых слов - да он вообще лыка не вязал! Повалил на кровать, грубо и... больно...

- Черт! - услышала она как сквозь вату. - Что ж ты не сказала, что девочка... была... Аж протрезвел. Как же ты так, ведь немолодая уже? Никто не хотел? Что ж ты меня-то тогда завлекала, раз не умеешь ничего? Вот еще напасть на мою голову!..

Людмила уже поняла, что слова "Я всю жизнь тебя ждала" прозвучали бы при данных обстоятельствах, мягко говоря, неуместно. Стыд и отчаянье вдруг сменились злостью. - Я тебя завлекала? Побойся Бога, это ты ворвался и силой на меня накинулся! Вы вообще со своей Катькой - два сапога пара!

И ее понесло. Она выложила все, мстя за пережитый стыд и унижение. И о прошлых Катькиных грехах, и о настоящих. Петр бледнел все больше, потом застегнулся и, шатаясь, побрел к выходу.

Лишь под утро забывшись тревожным сном, Люда тут же вскочила, как ужаленная. Жуткая картина из сновиденья так и стояла перед глазами. Катька, зарубленная топором. Петя в петле. И посреди всего - плачущая дочь! Боже, что она наделала! Это ж все на ее совести, это ж она - убийца! Как теперь искупить грехи?

Наскоро одевшись, она понеслась к дому, в котором жил Петр. Воображение рисовало машины милиции и "скорой" во дворе, черные пластиковые пакеты... Если ей позволят, она возьмет к себе сиротку и посвятит остаток жизни воспитанию Петиной дочери...

Но у подъезда стояла лишь его собственная "Нива". Значит, еще не подняли шум. Вообще-то дочке уже в школу пора. Что может делать ребенок, если, проснувшись, обнаружит отца и мать мертвыми? Или он и Светку прирезал?..Ох, беда...

Дверь отворилась - и на крыльце появился Петр с дочкой. Светка щебетала, а Петя крикнул, задрав голову: "Эй, мать! Ключи забыл - сбрось!" В лоджии показалась Катя...

Сгорбившись, Люда брела на работу. Так и не позавтракала... Ничего, это надо просто пережить. Сходит к исповеди - легче станет. По крайней мере, она теперь точно знает, что реальный Петр не имеет ничего общего с тем, о ком она мечтала...