Ведомости Поморья
1 декабря 2004 (46)
ШЕПТУНОВ Алексей

Борис КОПЫЛОВ, художник: Мы приходим, чтобы раздувать угли оставленного нам костра

В Марфином доме работает выставка "Витражи моих встреч" легендарного архангельского художника Бориса Копылова. Он предпочитает жить натуральным хозяйством в деревенском доме на Пинеге, приезжая в Архангельск только для того, чтобы в мастерской перенести свои идеи на холст. Его работы - словно послания какой-то высшей реальности. Как никто другой он знает архангельскую художественную среду, которую во многом и сформировал, - большинство архангельских художников учились у него в студии, сейчас, правда, некоторые этот факт своей биографии старательно пытаются забыть. Сегодня Борис КОПЫЛОВ, пожалуй, самая сложная, целостная и самоценная личность в местной художественной среде, мастер, по его же собственному признанию, никогда ничего не делавший на заказ.

- Борис Иванович, в ноябре вы отметили своеобразный юбилей - 40 лет профессиональной художественной деятельности. Почему свое творчество вы называете служением?

- Вообще моя судьба как художника сложилась не совсем стандартно. Я в искусство пришел сам, никто за меня не заплатил ни копейки - поэтому могу сам и уйти. Это искусство, а не я сам, выстроило мою жизнь. Сейчас часто слышу, что молодые люди заканчивают школу и думают, куда пойти учиться дальше. Я всегда думал: как же так, человеку столько лет, и он не знает о себе, что в нем хоть чуть-чуть шевелится?! Да ничего не надо выбирать, нужно просто жить - и ты врастешь в мир! Я рисовал еще в школе, был такой художник Борис Самойлович, он вел рисование у нас в школе и первый меня заметил. Потом я работал 4 года на судоверфи, я ведь столяр-краснодеревщик, и в это время мое художественное пробуждение началось снова. Тогда выпускали отрывные календари - в одном из них я увидел черно-белую репродукцию картины Саврасова "Грачи прилетели" - картины, которую я люблю по сей день. Помню, я тогда залез на сарай и нарисовал нашу соломбальскую церквушку. Году в 1958-м я попал в студию Рябоконя на Сульфате, в 1962 году со мной заключили договор на первую зональную выставку, я пришел тогда домой, а там - повестка в армию! Так что моя первая выставка отложилась на два года. После армии я сам начал вести программу в студии Рябоконя, которая уже не вписывалась ни в какие рамки. Советская система этого не принимала, и лет 15 мне пришлось прожить под диким давлением, постоянно доказывать свою позицию - по несколько лет не выставлялся, меня даже в тюрьму чуть не упекли! Оно и понятно - ценности системы полностью шли вразрез с теми ценностями, которые я обретал от мира, сеял среди молодежи, и я не мог пожертвовать вечностью и подлинными формами в пользу иллюзии. Я не боролся с системой - я просто предлагал параллельный ей НАСТОЯЩИЙ мир!

- Работа для вас - это уход из реального мира? Творчество исключает из себя все внешнее?

- Абсолютно, только не я сам исключаю этот мир, а образ, который меня заполняет до максимума! Я ведь только проводник того, что должно появиться с моей помощью, и пока образ не завершен, ты остаешься бесконтактным во всех отношениях. Я сейчас всем говорю: я на пенсии! И с удовольствием бы удалился на покой, но этот внутренний пресс не уменьшается, я как будто живу под каким-то колпаком, это дикое силовое поле. И заметьте, у меня нет одинаковых картин, ведь образ всегда один, поэтому, например, когда делается добрая сотня картин "с гвоздями" - это с творчеством не имеет ничего общего, это просто рукоделие. Образы словно гонят меня, один за другим - сама величина их такова, что они никуда не уходят, в отличие от иллюзий. От них нужно освобождаться, чтобы пришло что-то новое - да и ему самому важно вовремя прийти в мир. А убежать от них просто так невозможно - разве что вон, с балкона!

- Откуда берутся образы? Это чей-то посыл или данность?

- Посыл и данность - вещи одной природы, ведь посыл - такая же частичка общей гармонии, всего мироустройства. Я называю это храмом, но это не тот храм, который построили люди - это первичный храм, содержание которого - все формы жизни. Причем это одновременно и прихожане этого храма, и его кирпичики. Вот цельность какая! И мое желание - быть полнокровным кирпичиком этого храма. И вот своим творчеством я пытаюсь постичь законы, по которым устроена эта великая драматическая гармония. Чтобы нам состояться как людям, нам необходимо понять этот большой миропорядок, ибо там неумолимые законы. Причем я думаю, что хаоса в мире вообще никогда не было, потому что всякая энергия, переходя в другое свое качество, имеет при этом форму - такую же полноправную, как все остальные. Все дышит формой, для меня не формы не существует! Белому и черному отмерено быть, и ни того, ни другого меньше не станет - между ними мощное напряжение, и все цвета в мире живут на стыке этой драмы.

- И какова роль человека во всей этой мировой гармонии?

- Я-то думаю, что человека еще нет как такового, если принимать во внимание какие-то высшие формы. Мне говорят: у вас, мол, космические работы, а не хотели бы вы в этот самый космос слетать? Да нет, говорю, я ж и так все время там живу! И космос не над головой - он также под ногами, в траве, везде! Что касается искусства, я не понимаю употребления по отношению к нему слова "поиск": ты же ничего не потерял, ничего не бросал и не раскидывал. Просто живи и путешествуй, собирай эти вечные ценности - для этого и нужна жизнь. Мастер - это высшее звание, которое может быть у человека. Ведь искусство требует максимума. Я говорил молодым: если вы бросаетесь в колодец под названием искусство, отцепите страховку, иначе зависните на полпути. И знаете, сколько художников так зависло? Страховались: тут опасно, тут невыгодно, тут голодно... Главная же шкала, по которой меряется человек, его значение, такова: взял от мира минимально, а сделал, отдал - максимально. Если этот баланс тебе понятен - тогда это настоящее служение. К сожалению, главная ориентация сегодня - только брать, поэтому человечество и не может ничего накопить.

- А как вы оцениваете сегодняшнюю художественную среду Архангельска?

- Сегодня остались лишь несколько больших фигур - золотой век архангельской живописи прошел, это был короткий период с конца 80-х до середины 90-х, когда созрели и работали на полную катушку такие личности, как Женя Новоселов, Витя Воробьев, Сережа Егоров. Думаю, сегодня упал какой-то общий творческий тонус, у меня лично создается ощущение, что людям не о чем говорить, чувствуется некая внутренняя пустота, связанная, возможно, и с образом жизни некоторых из них. Ведь художник должен быть свободен для творчества, это все равно, что ждешь девушку на свидание и не замечаешь больше ничего вокруг себя! Конечно, каждый из нас не настолько чистый сосуд, но если ты приходишь в первичный мир, мир творчества - выплесни из этого сосуда все!

- А сам Архангельск, в котором вы живете, - каков он с точки зрения художника?

- Сейчас это совсем не тот город, в котором я родился и рос. Мне кажется, у него сейчас совсем нет лица, Архангельск утратит целый пласт своей культуры, начиная с облика. Ведь мы приходим в мир, чтобы раздувать угли оставленного нам костра - а мы, наоборот, заливаем их! Если за столько времени не нашлось денег на ремонт Гостиного двора, о чем тут говорить: По этим причинам я не могу позволить себе принять от наших властей ни грамот, ни званий - это означало бы признать это порочное общество. Впрочем, это не только наш город, вся современная цивилизация - это одна грандиозная помойка для мировой гармонии! Она вся устроена так, чтобы подсунуть человеку множество игрушечек, не дать возможности воспринять большое. Искусство в нашем обществе служит рамой, а не является самим духовным пространством.

- В марте 2003 года после очередной своей выставки вы написали заявление о выходе из Союза художников. С чем это было связано?

- Я не делал из этого громкого скандала, так как связано это не непосредственно с искусством, а как бы с социальной жизнью художников. Союз и искусство - не одно и то же. Мой шаг был связан, во-первых, с тем, что уже много лет председателями местного правления являются дилетанты, - а для этого нужно быть ну хотя бы искусствоведом. Человек на этой роли должен осознавать, что это сообщество творческих людей, Думаю, они рады, что освободились от меня, потому что то творческое напряжение, которое я предлагал, им было в тягость. Скажем, я всегда делаю свои выставки в марте, и мне нужно было открыть ее днем, в три часа, когда самый живой, божественный свет, не лампочка Ильича какая-то. А мне говорят: давай в 17 - не все чиновники в три часа смогут прийти. Ну, нельзя же до такой степени обрастать невежеством! И мне не нужно доказывать собственную профессиональную состоятельность, поэтому я могу позволить себе быть абсолютно независимым - впрочем, мне не привыкать жить в изоляции.

Х Х Х

"Этот мир не защищен сам от себя. И только непостижимая жажда жизни всех живых форм приводит его к равновесию. И царит в нем драматизм высокой гармонии - место жизни моего сердца:"

Из записной книжки Бориса Копылова