Вельск-инфо
16 марта 2005 (11)
Александр Калабанов

Мы - дети страшных лет россии

Будет ли "Вельская сага" - зависит от нас

Автор этой пока ещё неопубликованной книги - давно и хорошо известная всем Ида Семёновна Бречалова. Почти на трехстах страницах своих мемуаров, названных ею "Мы сурового времени дети (обманутое поколение)", рассказывает она о жизни своих одноклассников, друзей и подруг, с которыми она более полувека назад училась в школе, дружила и приятельствовала в Вельске.

"Наша детсадовская группа пошла в школу в 1937 году. В городе шли аресты. Арестован был и мой отец, - вспоминает Ида Семёновна Бречалова. - Я, придя в школу, сразу сообщила об этом своей учительнице Елизавете Яковлевне Романовой. Она побледнела: у неё, как позднее стало известно, был арестован муж".

А что ещё мог сделать Семён Арсентьевич Лодыгин, взглянувший в лицо смерти и понимающий, что у него есть семья, жена, дети? Как ещё мог он противиться несправедливости жизни, протестовать против неё, с лёгкостью ломающей человеческие судьбы и уничтожающей даже память о них? Листая её мемуары, видишь, как в школе N1 появился раненый деревенский парень, до этого всю свою короткую жизнь проживший в деревне и проработавший в колхозе, которого теперь демобилизовали из армии по ранению и назначили военруком. И вместе с Идой Семёновной наблюдаешь, как этот русский парень, "честно воевавший на фронте, не струсивший перед колонной фашистских танков", терялся, "когда перед ним из здания школы на спортплощадку, где проходили занятия, бежали ребята".

Но "скоро появились другие специалисты военного дела, и раненого парня отпустили в родную деревню на радость и председателю колхоза, и сельским красавицам".

"Однажды светлым июльским вечером к нам в дом, - пишет Ида Семёновна, - постучались мужчина и женщина. Им открыла мама, я читала книгу в своей девичьей. Слышу, что спрашивают меня. Мама зовёт выйти. Выхожу в кухню, здороваюсь. Представляются: "Мы - родители Владимира Жернова. Он болен и просил Вас зайти к нему. Мы пришли за Вами. Надеемся остаться друзьями со всем вашим семейством и приглашаем в гости к себе". Дело было вечернее, и мама сказала, что лучше встречу оставить на завтра, т.к. это будет выходной день. Гости остались у нас, мама вскипятила самовар, и за чаем состоялось наше знакомство.

Шло время, Ида Лодыгина окончила школу, поступила в институт, и хотя она по- прежнему хранила верность своему несчастному другу, казавшемуся ей благородным героем, у нее появлялись и исчезали новые друзья и поклонники. Кого-то из них, как, например, младшего лейтенанта Василия Григорьевича Шалуева, военного из расположенной в Солге части, она вдохновляла на возвышенную эпистолярную переписку и стихотворчество, кого-то, как Юрия Жданова, на задушевные беседы и прогулки по Архангельску, а кого-то, как Василия Носова, на опрометчивые и непоправимые поступки.

Возможно, поэтому так долго и остаётся в памяти образ Бориса Гаврильчука - ещё одной сильной симпатии Иды Семёновны, любовно описанной ею в воспоминаниях. "Следующий танец Борис танцует со мной и так до конца танцев. Наконец, мы собираемся с Машенькой домой. Она успевает мне шепнуть: "Ты остерегайся этих Ковальчуков". Я делаю удивлённое лицо, а она добавляет: "С ними надо быть построже и не открывать рот".

Казалось, всё вот-вот сложится самым наилучшим способом, ведь даже неудачное первое сватовство ещё одного поклонника Иды Семёновны Владимира Доброва - другого человека со сложной судьбой, не разрушило эту идиллию, однако судьба вновь испытывает Иду Лодыгину на прочность - по окончании института её решают направить на работу за границу. Скорее всего, Ида Семёновна поехала бы преподавать русский язык и литературу на оккупированную советскими войсками территорию Германии, но этого всё же не произошло: пока в течение полугода "компетентные органы" проверяли её благонадёжность, И.С. Лодыгиной на жизненном пути повстречался молодой бравый моряк Александр Бречалов, за которого она и вышла замуж, будучи знакома с ним очень короткое время.

"Он приехал в Вельск, когда я была уже замужем, - вспоминает Ида Семёновна. - Была осень 1951 года. Его отпустили в отпуск. В шинели, в солдатских сапогах Борька забежал в наш дом прямо с поезда. Мама приготовила ужин. Муж был в командировке. Когда мы сели за стол и Борис услышал, что я замужем, он онемел, потом вскочил из-за стола, убежал в переднюю комнату и заплакал. К нему подошла моя сестричка, а он сквозь слёзы говорит ей: "Танечка, как же так? Я ведь приехал только из-за неё. Я её очень люблю и хотел, чтоб она стала моей женой!"

Я подошла к нему, подала руку и сказала: "Успокойся, Боря. Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло. Будь счастлив! Не сердись на меня".

Больше мы с ним не встречались".

"В течение вечера он не сводил с меня глаз. Говорить он уже не мог, он только просил мою руку и целовал её, а рядом пели и плясали, все веселились.... Николай Александрович несколько раз просил снять очки и посмотреть на него. Я выполнила его желание, а он смотрел мне в глаза своими грустными, усталыми глазами так, что мне захватывало сердце.

Уже гости стали расходиться, а я всё не могла отослать его домой. Наконец, под предлогом, что я должна мыть к утру посуду, я упросила Нэлю проводить Николая Александровича до утра домой.

Всю ночь меня трясла какая-то лихорадка. А утром рано он опять был у нас. Он шёл в тёмной рубашке без рукавов. Моё имя (татуировка на руке - А.К.) было открыто всему свету. А он, печальный, скромный, усталый, смотрел на меня, держал руку и целовал её. А я дрожала и не могла взять себя в руки.

Итак, десятое августа. Я ждала его, а он ... не появился....

Думалось всякое: приболел, мама заболела, не отпустила бередить раны.

И вот двадцать четвёртого августа приезжает ко мне Нэля.

Я осталась стоять, ошарашенная известием....

Невозможно остаться равнодушным, читая эти строки. На наших глазах вновь и вновь, наверное, уже в который раз в истории человечества ожила эта пронзительно-светлая, трагическая история.

Как знать, может быть, кто-то когда-то тоже снимет фильм или поставит спектакль по автобио-графической книге Иды Семёновны, об её времени и её современниках, а пока нам со страниц, посвящённых Н.А. Несговорову, сильно и очень эмоционально звучат слова из песни, вынесенной в эпиграф этой главы:

Что весенним днем

Нам не быть вдвоём.

Заслонивши тебя от простуды,

Я тебя никогда не забуду,

Постепенно осознание великой трагедии, постигшей нашу страну в 1930 - 1940-е гг. пришло ко многим представителям поколения, рождённого в эти дни, а пока, в 1950- е, Ида Семёновна, ее друзья и подруги в счастливом неведении спешили жить, веселились на школьных вечерах и танцплощадках, влюблялись и бегали на свидания. Наверное, поэтому не случайно память И.С. Бречаловой выхватывает и трудную военную и послевоенную жизнь, и первые встречи-свидания в городском парке, и первых её поклонников - таких же детей сурового времени.

"Да, такое наше поколение, /Рудиментой в нынешних мирах", - это ведь и о них пел когда-то Юрий Визбор, о людях, родившихся в первой половине XX века, возможно, обманутом, но по-настоящему счастливом поколении, жившем полной жизнью, эмоциями, поступками и чувствами.

Поверьте, рукопись этого стоит.