Вельск-инфо
18 января 2006 (3)
Алексей Соболев

Враг не застрелит, акула не съест

Из записок бывшего военного переводчика

Было это в 1970 году. Меня, второкурсника Военного института иностранных языков, направили в командировку в Йемен. Там в это время восьмой год шла гражданская война, в которой советские войска участвовали, естественно, на стороне республиканцев против ненавистного монархического режима имама Аль-Бадра, при котором жителям этой забытой Богом страны на Юге Аравии запрещалось под страхом отсечения головы носить солнечные очки, слушать радио и смотреть кино.

Нашим военным позарез нужны были переводчики арабского, и нас, зеленых мальчишек, отправили на целый год, правда, пообещав заплатить очень приличные по тем временам деньги. А у меня была мечта - купить машину. По всем подсчетам, если строго экономить, получалось, что из Йемена я могу вернуться с суммой, достаточной для того, чтобы мечта стала явью!

Я совсем не представлял себе, что такое война и куда мы едем, но мысль о машине очень радовала. Только тоскливо на душе было оттого, что в Москве у меня оставалась невеста Таня и мать с сестрой. Когда мать узнала, куда я еду, то горько плакала, она-то, пережившая войну, знала что это такое. Но даже если бы я хотел изменить что-то, все равно бы не смог - приказ есть приказ.

Самолет доставил нас после десятичасового перелета с посадкой и дозаправкой в Каире в аэропорт города Ходейда. Но "аэропорт" и "город" - это в справочниках, а на самом деле мы спускаемся на землю вместо трапа по какой-то шаткой приставной лестнице и:теряем дар речи. Наши вещи из люка самолета сбрасывают в самую глубь колючек. Пока мы их ищем, откуда-то появляется некто в странных одеждах, небритый и с ружьем. "Руси?" - говорит он, - пачпорта!"

За год, проведенный в Йемене, я три раза был на грани смерти и мысленно прощался с матерью и Татьяной. Как водится у русских, набрали водки и еды. И, когда я уже "лыка не вязал", но разве я кого-нибудь слушал, я ведь самый крутой, я вырос на море! Вдруг вижу - на берегу что-то не то происходит. Все вскочили, машут руками, мне что-то кричат, но не слышно, колючий красноморский ветер относит крики прочь. Мне смешно, что так суетятся! Вот нажрались!

И вдруг: ко мне приближался черный плавник акулы. На берег я выскочил как ошпаренный, мгновенно преодолев приличное расстояние и абсолютно протрезвев.

Самолет, на котором мы летели, напоминал наш "кукурузник". Она то свечой начинала набирать высоту, то срывалась в крутое пике в ущелья между крутых и мрачных горных вершин. Но каким-то чудом машина опять устремлялась вверх, да так, что нас вжимало в кресла и мы не могли пошевелиться, а поскольку полет был срочный, за штурвал посадили вчерашних курсантов.

Ну и самый страшный был третий раз. Мы группой из трех человек ехали по горной дороге из Таизза в Сану. Годичная командировка для меня закончилась, оставалось прибыть в столицу, получить свой загранпаспорт и через десять часов полета Москва! Нашим старшим был командир - полковник-танкист. Это был человек, которого все любили и уважали - фронтовик, вся грудь в орденах. Было много случаев, когда его боевой опыт спасал жизнь нам, зеленым необстрелянным мальчишкам, которые ничего не боялись, потому что просто не понимали, что такое война. Мы проехали уже больше половины пути, когда перед нами на дороге возник завал, а у него отряд из йеменцев свирепого вида. Мы как-то сразу поняли: монархисты, и они, конечно, сразу распознали в нас русских, воюющих на стороне их врагов. Приговор был короткий: расстрелять. Мы смотрели на нашего командира, а он только и смог сказать: "Неужели всю войну прошел, три раза горел, чтобы здесь, вот так погибнуть?" Я вспомнил своих родных, которые ждут меня живого и невредимого. Маму, которая плакала, провожая меня. Я ее больше никогда не увижу?

Не знаю, откуда у меня вдруг нашлись все нужные слова, но на хорошем арабском языке, я стал доходчиво объяснять нашим за-хватчикам, что если они сейчас нас убьют, то очень скоро сюда прилетит много русских самолетов, и придет много русских танков, которые страшно отомстят за нас. Так красноречив, как в тот день, я больше не был никогда в жизни. Наверное поэтому суровые горцы поверили мне, и их старший махнул рукой своим бойцам, подавая команду убрать завал с дороги, пусть эти русские катятся прочь к шайтану. Так я поседел в 20 лет.

После этих случаев я стал ко многому относиться по-другому. Вместо машины, о которой я так мечтал, накупил подарков всем своим близким. Маме - сапожки и пальто, сестренке - кофточку и сережки, а невесте - босоножки. Мои подарки в то время были здесь страшным дефицитом и принесли столько радости! Я понял, что самое дорогое, что у нас есть - это наши родные люди, и самое большое счастье, это когда можешь для них хоть что-то сделать.

А машины у меня нет до сих пор.