У Белого моря
7 апреля 2005 (14)
Татьяна РОГОВА.

Одна на берегу

Валентина Георгиевна Савельева верит предчувствиям и в судьбу. Значок "Житель блокадного Ленинграда", который она получила только спустя 45 лет после окончания войны, - единственное, что связывает ее с местом, где она родилась, с близкими, которых лишилась еще маленькой девочкой. А было ей всего 11 лет, когда голос Левитана возвестил о том, что пришла страшная беда.

ЗАКАЗЫВАЙТЕ ГРОБЫ

- Помню, солнце светило, тепло было очень, небо голубое. Мы играли на улице. А когда услышали, что случилось, все: и дети, и взрослые - заплакали, заревели. Как будто заранее знали, что грядут ужасные годы... Хотя отец мой, ярый коммунист, побывавший уже в то время в лагере и негодный "благодаря" этому к военной службе, был уверен: Красная Армия врага в два счета разобьет.

В семье Валентины Георгиевны кроме нее было еще два ребенка: сестра (на три года старше ее) и маленький братик. Когда угроза нависла над Ленинградом, все школы и детсады эвакуировали под Ленинград, но как только с продовольствием стало туго, и в обиход вошли карточки на продукты, всех детей родители забрали обратно в город.

- И правильно сделали, -говорит Валентина Георгиевна, - в тех деревнях потом немцы были.

Сначала карточки еще можно было обменять на более-менее сносный продуктовый набор (хлеб, крупу, масло), а к зиме их сократили практически до одного лишь хлеба. По рабочей карточке полагалось 250 граммов, по детской - 200, на иждивенцев - 125. Да и хлеб-то был - не первый сорт. Чего только, по словам Валентины Георгиевны, в тесто не месили: и жмых, и бумагу.

От недоедания люди болели, у них отказывали ноги. Немцы с неба сбрасывали отравленных коров, кидали издевательские листовки: "Доедайте бобы - заказывайте гробы". Маленькая Валя тоже стояла одной ногой в могиле. Двухстороннее воспаление легких - диагноз практически смертельный в условиях голода, холода (на растопку печи пустили всю мебель) и отсутствия медикаментов. "Маме даже уже справку на меня дали, чтобы похоронить, как умру..."

Но девочка каким-то чудом выжила. А вот родных ее голод не пожалел. Началось с того, что у сестры Валентины Георгиевны выхватили на улице из рук карточки на целый месяц. Это была настоящая беда для семьи - есть стало совсем нечего.

Сестренка слегла и вскоре умерла, потом пришла очередь отца. Оба трупа оставались в комнате, потому что у матери Валентины Георгиевны не было сил даже выйти из дома, она уже почти не ходила. А сама Валя долгое время не понимала, насколько происходящее ужасно.

- Как же вы смогли выжить?

- Я все равно каждый день ходила на пункт выдачи хлеба, попрошайничала. Сердобольные продавщицы иногда кидали кусочек. А однажды... Я шла домой, мимо лошадь везла сани. И вот неожиданно выскакивает из-за угла мужик, обезумевший от голода,бьет лошадь обухом топора в лоб. Лошади тоже были еле живые, так что она сразу упала, а мужик наскочил и стал рубить ее на куски.

Возчик, конечно, ничего не мог сделать, да и связываться опасно было. А я подбежала и стала просить: "Дяденька, и мне дайте, у меня мама болеет..." Он отрубил у лошади ногу и бросил мне. Не знаю, как смогла дотащить я ее до дому, боялась, что отберут... Эта нога жизнь нам спасла.

- А не страшно было одной по городу ходить?

- Страшно... Голод убивает в людях все человеческое. Однажды мама купила на базаре котлеты, так в одной из них был человеческий ноготь. Хорошо, что мы не успели их попробовать. Отец все сразу выбросил и мать наругал. Я знаю, что в Ленинграде воровали детей. Я сама чуть не попала к людоедам...

МАТРОССКИЙ КОСТЮМЧИК

"Мама мечтала увидеть зеленую траву, но не дожила. Все в марте умерли...", - тяжело вздыхает Валентина Георгиевна. Когда измученное тело матери оставила жизнь, Валя укрыла ее одеялом - все еще не понимала, что в их дом пришла смерть.

"Мама спит, - сказала она навестившей их соседке. - И папа с сестренкой спят". Обо всем догадавшись, соседка ушла, а через некоторое время приехала машина и забрала тела в братскую могилу. Оставшихся в живых детей начальник ЖЭУ отвез на санках в детский дом.

- Там мой трехлетний братишка заболел дизентерией, у него начался кровавый понос.

Я очень боялась потерять последнего родного человечка, - с дрожью в голосе рассказывает Валентина Георгиевна. -Пайку хлеба, которую мне давали, я сама не ела - сушила маленькими кусочками и носила ему. Сама же обходилась соленой водой, опухла вся.

А он, бедненький, есть ничего не мог - свой хлеб прятал под подушку для меня. Помню, я пришла к нему в изолятор, а ему получше стало. Он и говорит: Я вырасту большой, буду работать, а ты, Валька, будешь мне за маму..."

Моя собеседница смахивает набежавшие слезы.

- Я очень надеялась, что Павлуша выздоровеет. Чтобы порадовать его, я даже решила сбегать в нашу квартиру, найти его матросский костюмчик - глупая была, сама ребенок еще. Соседка увидела меня, дала кусок хлеба и банку сгущенки. Я и принесла все это богатство малышу...

Когда нянечка обмолвилась, что сегодня из изолятора вынесли мальчонку, "хорошенького такого", сердце у Валентины Георгиевны чуть не остановилось. Она побежала туда - кровать брата была пуста, а матросский костюмчик лежал в мусорной корзине.

- Как безумная я бросилась в подвал. Знала, что там складывали мертвых - друг на друга, штабелями. На моего Павлика уже троих сверху навалили. Не знаю, откуда силы взялись, но я его вытащила, прижала к себе крепко-крепко и в обморок упала...

Три дня после смерти брата Валентина Георгиевна была без памяти, чуть сама не умерла. Но снова каким-то чудесным образом вернулись силы.

- Еще тогда, в первый раз, когда я заболела и практически стояла на пороге смерти, а все остальные были еще живы, в лихорадке у меня случилось видение. Это был даже не сон, я знаю, что не спала. Как будто все мои родные, знакомые, соседи уплывают на плоту в море. А я на берегу осталась. Стою, плачу, машу им, кричу, чтобы не бросали меня... А потом их плот тонет, и все гибнут... Так и вышло. Осталась я одна на берегу...

СИРОТА ЦЕПЛЯЕТСЯ ЗА ЖИЗНЬ

Всех до единого родных забрала у Валентины Георгиевны война, одну ее пощадила. Можно сказать, что несколько раз ей пришлось возвращаться с того света. Как выяснилось много лет спустя, в домовой книге она была записана, как умершая (начальник ЖЭУ, когда отвозил их с братом в детдом, видимо, был уверен, что везет обреченных). Только благодаря нескольким выжившим в блокаду соседям ее опознали как Валентину Савельеву и выдали справку на получение знака "Житель блокадного Ленинграда".

"Хуже смерти на свете ничего не бывает", - говорил лермонтовский Печорин. Пережив в детстве самое страшное, что только может быть, Валентину Георгиевну уже ничем было не испугать. Она шла по жизни отчаянно, не ведая ни страха, ни сомнения, чувствуя, что ее бережет тот, кому ведомы все судьбы на земле.

В родном Ленинграде не нашлось для сироты места: деревянного дома, в котором жила их семья, не стало, нового жилья в послевоенные годы было не получить. Недолго думая, Валентина вместе с мужем поехала на целину. Но с двумя маленькими детьми тяжело было жить в палатках - отчаянная Валентина сорвалась на поиски лучшей жизни и нашла ее здесь, в Архангельске. Устроилась дояркой в совхоз, хотя руки ее, городской, отродясь не знали дойки.

Однако никто почти ничего не заметил. "Когда жизнь заставит, все сумеешь, всему научишься", - говорит Валентина Георгиевна. Потом работала на стройке, всегда в активистках. И до сих пор она (а ведь не за горами уж 75-летний юбилей) не может без общественной нагрузки, возглавляет талажский Совет ветеранов, везде и всюду поспевает.

"Только так и стоит жить", - считает Валентина Георгиевна. А иначе зачем Бог оставил ее на этой земле?..