|
|
Корабел
Станция Плесецкая Раиса ЭЛИМЕЛАХ Война отпустила нашего отца домой. Но лишь затем, чтобы навсегда разлучить всех нас. Не прошло и года: а нет родителей, нет дома и нет семьи. Вовка, Марат и я едем в детский дом. (Продолжение. Начало в N 21). - Ты че? Приехали. Поторапливайся, - он коснулся мальчишечьей руки и почувствовал, как она горяча. - Ты, парень, не болен ли? Вот и перрон. В кромешной темноте светились лишь окна деревянного вокзала станции Плесецкая. Туда и направились дети под Еремеевым конвоем. Для человека, живущего с осознанием горя, весь мир теряет цвет и краски. Этот мир для него черно-белый. И дети - не исключение, их горе, пожалуй, тяжелее и глубже. Пережитое в детстве человек носит в себе всю жизнь. Я это испытала на собственном опыте, и не дай Бог никому таких переживаний. Послевоенный вокзал станции Плесецкая мне запомнился местом холодным и недобрым. Хотя и стал моим первым домом после того, как горе разорило нашу семью. Не промежуточным пунктом на дороге моей жизни, а именно домом. Со своим бытом, с соседями - добрыми и злыми, с укладом, мало похожим на семейный. Но что было, то было. * * * Некоторые расположились уже на ночлег, разложив на грязном полу какие-то тряпки, обрывки серой бумаги. На полу ели, пили кипяток из алюминиевых кружек и солдатских котелков. * * * - А куды я сирот приючу? Куды дену? Их же трое, ети его... - Куды я сирот пристрою, граждане? - разорялся Еремей. - Их трое, да и малец занемог. - Граждане, не по-людски этак-то. Ребятишков-ить жаль, не себе тубарет ишшу. - Ты это че, Еремей? Куда ты? И тут даже те, кто, казалось, крепко спал, кто дремал - проснулись. На нас глядели со всех сторон. - Господи! Да как же так... Да что же это... Да куда же с детьми-то? Боже, два пацана... Малы еще... А девчушка? Совсем ребеночек... Беляночка... Люди, да как же так?.. - Больным да мертвым в любой теснотище найдут место на Руси. Людская доброта к нам была в тот вечер безмерной. Володю положили на пол, ближе к печи, разостлав предварительно какой-то кусок ткани. А мы с Маратом сели рядом на поленья. Вова просил пить, и ему тут же направили кружку с водой. Любопытство соседей дало нам маленькую передышку, и лишь горестные глаза женщин выдавали их горячее желание пуститься в расспросы. Было ясно, что мы обречены быть в центре этого тяжелого и непосильного людского внимания. Сегодня я смотрю на себя со стороны, на ту шестилетнюю, и ясно вижу девчушку с выбившимися из-под меховой шапки белокурыми косичками, в которые вместо ленточек вплетены голубые лоскуточки. Вижу неуклюжую фигурку, одетую в два пальто, которые, как скафандр, блокировали ее подвижность. Собирая меня в дальний путь, сердобольные соседки посчитали, что в двух пальто я уж точно не замерзну. А я страдала от неподвижности, от духоты. А еще от того, что не могла достать из кармана маленькую куколку Беату. Эту куколку мне вырезал из дерева папа, а мама раскрасила: алые губки, голубые глаза, черные бровки. Красавица Беата! Володе полегчало. Он попил воды и сейчас сидел с прилипшими ко лбу белокурыми колечками волос, держа в руке кусочек сахара, которым кто-то его угостил. Марат помог мне снять верхнее пальто, я стащила с головы шапку, завязки которой удерживали ее на моей шее. Еремей все не шел. - А куды? - поинтересовалась соседка, окруженная ребятишками. Но тут зашла в зал женщина в фуражке - дежурная по вокзалу - и сказала: - Ты знаешь, Груня, у него здесь однополчанка живет, - ответил дежурной чей-то голос и уточнил: - Нюрку знаю, конечно, - кивнула дежурная и, обращаясь к Марату, сказала: Я увязалась за Маратом. Дом стоял почти на дороге. Светилось оконце, а когда мы подошли к крыльцу, то услышали, как звучали хриплый Патефонный мужской и хриплый, но всамделешный, женский голоса:. "Мне в холодной землянке тепло... ох, да от твоей негасимой любви"... (Продолжение в N 25). |
Корабел: |
Свежий номер | ||
Архив номеров | ||
Об издании | ||
Контакты | ||
Реклама |
|
Издания Архангельской области: |