Пресса Архангельской области
 


Независимый взгляд
16 февраля 2005 (5)
ЛЮДМИЛА ЕГОРОВА

К 85-летию со дня рождения писателя

МОЙ ФЕДОР АБРАМОВ

(Продолжение. Начало в N4)

- Юрий Федорович, в одном из своих писем к вам Федор Александрович признался, что был бы рад, если бы вы написали о нем "статейку". Что вы ему на это ответили?

- Помню это письмо... В нем Федор Александрович высказал недовольство тем, что и как о нем пишут. А он, привыкший говорить правду, был заинтересован в правде нашего восприятия и его творчества, и его личности. Есть немало причин, почему мне не удалось еще в то время исполнить свое намерение написать о книгах Абрамова статью, как я опрометчиво пообещал Федору Александровичу... То ли пороху не хватило, то ли Шергин увлек и захватил искренностью своих дневников. Слово в тех дневниках с предельной полнотой выражает самое труднодоступное - свое переживание, свое чувство, свою мысль... Проза же Абрамова иного, повествовательного рода: она пытается передать прежде всего не личное, а социальное состояние жизни... Может быть, сейчас, при помощи ваших вопросов, Людмила Владимировна, я и постараюсь выполнить по мере своих сил то мое обещание...

- Как вы познакомились с Федором Александровичем?

- В ту пору я жил еще здесь, в Архангельске. Так случилось, что мою повесть "Пиво на дорогу" - это моя дипломная работа - набрали в журнале "Октябрь", а потом спохватились: на носу 50 лет Совет-ской власти, а Галкин эту власть ставит как бы под сомнение. Мне даже вопрос в редакции задали: "Как вы оцениваете 50 лет Советской власти?" Я сказал, что положительно. А мне с ухмылкой: "Оно и видно!"

Набранный текст мне вернули. И я с этим "октябрьским" набором приехал на семинар в Малеевку - тогда семинары с молодыми писателями частенько проводились. Стали мою повесть читать. Таня Хомякова, ответственный секретарь журнала "Звезда", мою рукопись увезла в Ленинград и отдала Абрамову на отзыв: вот, мол, ваш земляк сочинил, хорошо бы для нашего журнала рецензию. Ну и Абрамов написал...

- И рецензию довольно лестную для вас, тогда еще очень молодого писателя...

- Так вот, когда я пришел в редакцию журнала "Звезда", там был Абрамов, и мы познакомились. Меня и Таню Хомякову он пригласил к себе домой. Абрамов был молод, но уже знаменит. Помню, говорил мне, что я на 17 лет младше его, что еще успею многое сделать. К тому времени его роман "Братья и сестры" я уже прочел...

- Была ли вам знакома писательская "кухня" Абрамова?

- Не скажу, что хорошо знакома, но сам литературный труд его, насколько я могу судить, был организован весьма строго. Вставал Федор Александрович часов в семь, с девяти до трех работа за письменным столом, никаких по-сторонних разговоров, никаких других занятий, телефон отключен...

Из всех моих знакомых литераторов он со своей строгой организацией литературного дела был, пожалуй, такой единственный... И таким условиям в доме должны безоговорочно подчиняться все твои близкие без исключения: гость не гость, жена не жена... А что каса-ется вдохновения, настроения, хочется - не хочется, все это отступало на второй план: работай - и вдохновение придет. И разве мало в книгах Абрамова страниц, озаренных именно таким вдохновением...

После работы за письменным столом - обед, прогулка; вечером - чтение книг, писание писем.

Я говорю обо всем этом потому, что мне привелось погостить у Федора Александровича и Людмилы Владимировны в их ленинградском доме на Третьей линии и на себе испытать всю строгость этой организации рабочего дня. Еще с вечера я был предупрежден: вставать в восемь, завтрак, а к девяти уматывай и до трех не появляйся... А погода случилась - слякоть, холодно, сумрачно... Может, говорю, я тут где-нибудь на кухне, в уголке посижу, почитаю? "Нет-нет, ты будешь мешать". Куда же мне идти? "Иди куда-нибудь, гуляй, Ленин-град большой!.." И хотя в Ленинграде я бывал и раньше и знал, что он большой, но в те дни гостеваний я особенно почувствовал, насколько он большой, холодный и мокрый...

- Приходилось ли вам читать абрамовскую рукопись еще до того, как она приобретала вид книги?

- Прочитать в рукописи мне привелось только роман "Пути-перепутья" да повесть "Пелагея"...

- Однако, Юрий Федорович, книгу надобно было не только сочинить, но еще и издать. Требовались ли тогда определенные усилия и от самого писателя?

- Да, и немалые. Особенно, если у него могли быть свои, самодеятельные представления о правде и о том, что в советской дей-ствительности позитивно, а что негативно. В лице всех сотрудников - от младших редакторов до главных редакторов - были на этот счет, кроме своих персональных соображений, еще и точные предписания сверху. А верх этот имел очень широкие пределы, от секретаря по идеологии до цензурного комитета в Китайском проезде. Назывался он, конечно, не цензурный, а как-то иначе... Но в цензуре было, на мой взгляд, не только зло для литературы, но и добро: она как бы только одним своим присутствием пресекала литературное хулиган-ство, порнографию, всякие политические спекуляции, каковых сейчас видимо-невидимо... Но поскольку это было серьезное идеологическое учреждение, то и люди там сидели дотошные и бдительные, и на всякую социальную двусмысленность нюх у них был острый, часто даже сверхострый. Так что журналы и издательства старались представлять на подпись в цензуру уже хорошо отредактированные тексты: лучше было перебдеть, чем недобдеть.

У Федора Александровича такие трудности возникали постоянно, насколько я знаю. Особенно после очерка "Вокруг да около". И его долго держали в "черном теле" - года два-три не издавали и не печатали вовсе. Тем более, что тогда он был еще не такой известный и не особенно вхож в высокие кабинеты. Но он и в те годы не сдавался. Мы как раз познакомились в это трудное для него время: Федор Александрович писал "Две зимы и три лета". В журнале "Звезда", где он был своим человеком, никак не решались напечатать его рассказ: слишком-де черно, тяжело, натуралистично и так далее - обычные в таких случаях слова. Назывался этот рассказ "На задворках". Его так и не напечатали. Но вот какое дело: как раз из этого рассказа потом у Федора Александровича получилась прекрасная повесть "Пелагея".

Мне думается, что именно после "Двух зим" и стал наш Федор Александрович писателем-тяжеловесом в советской литературе. Но это вовсе не значило, что у "тяжеловеса" издательские дела шли сами собой. Вот в Европе и Америке есть литературные агентства, ко-торые берут на себя издательские заботы, рекламное обеспечение. У нас ничего подобного не было и пока как будто нет. Поэтому каждый писатель был сам себе агентст-во: сам сочинял, сам издавал, сам обеспечивал рекламу и критику... Никто ведь не придет и не скажет: давайте вашу рукопись, мы желаем издать или переиздать. Нет, надо обо всем позаботиться самому: писать заявки с просьбами включить в перспективный план, ходить по секретарям, издательствам, готовить рукопись, перепечатки, расклейки, составления... А потом начинаются долгие месяцы мучительного ожидания: одобрят - не одобрят? включат - не включат? кому отдали на рецензию: доброжелательному писателю и критику или какому-нибудь бдительному злодею? А тех и других было весьма много у таких приверженцев деревенской социальной правды, каким был и Абрамов...

У младшего редактора свои замечания, у заведующего редакцией - свои, у главного редактора - третьи. А тут и цензура с красным карандашом гуляет по твоему тексту и отмечает все сильные выражения, в которых и гнездится правда дей-ствительной жизни... Но если с обычным писателем разговор бывал короток, пусть даже и с улыбкой, то с "тяжеловесом" не так просто, да и сам он не спустит, не отступит, а пойдет разбираться на Старую площадь в какой-нибудь подъезд, в Китайский проезд... И сколько это все отнимает у "тяже-ловеса" времени, нервов!.. Всего этого не миновал и Абрамов.

- Но об этой стороне своих хлопот он не распространялся...

- Может быть, оно и правильно: ведь предыстория книги, какой бы она ни была, скрыта от читателя. Ему нет до этого дела, как и тебе, когда ты пьешь кружку молока, нет дела до того, долга ли дорога доярки от дома, где она живет, до фермы, где она трудится... Это сейчас возьмешь в руки тяжелый том - и как будто оно всегда так и было. И кто скажет, сколько здесь трудов, и не только в виде творческой, сладкой сочинительской муки, долгих раздумий, сомнений и отчаяния, но и будничных, часто малоприятных хлопот, - ради будущей книги... Ради того, чтобы теперь именно так и было для всех и всегда: Федор Абрамов. "ПРЯСЛИНЫ". И ничего лишнего.

(Продолжение следует)

ЛЮДМИЛА ЕГОРОВА, фото автора и Рудольфа Кучерова



Независимый взгляд:
Свежий номер
Архив номеров
Об издании
Контакты
Реклама



Издания Архангельской области:
Материалы Агентства Р.И.М.

Правда Северо-Запада
МК в Архангельске




Авангард
АиФ в Архангельске
Архангельск
Архангельская лесная газета
Архангельская субботняя газета
Архангельский епархиальный вестник
Бизнес-класс
Бумажник
Важский край
Ваш личный доктор
Ведомости Поморья
Вельск-инфо
Вельские вести
Вести Архангельской области
Вестник космодрома
Вечерний Котлас
Вечерняя Урдома
Вилегодская газета
Витрина 42х40
Волна
Выбор народа
Горожанин
Голос рабочего
Графоман
Губернский лабиринт
Двина (лит. жур.)
Двиноважье
Двинская правда
Добрый вечер, Архангельск!
Единый Мир
Жизнь за всю неделю
Заря
Звезда
Звездочка
Земляки
Знамя
Знамя труда
Известия НАО
Инфопроспект
Каргополье
Коношские ведомости
Коношский курьер
Корабел
Коряжемский муниципальный вестник
Котласский бумажник
Красноборская газета
Курьер Беломорья
Лесной регион
Лесные новости
Ломоносовец
Маяк
Медик Севера
Мирный град
МК-Север
Моряк Севера
Моряна
Наш темп
Независимый взгляд
Новодвинский рабочий
Нэрм Юн
Онега
Пинежье
Плесецкие новости
Полезная газета Cевера
Поморский курьер
Правда Севера
Пульс города
Российская Газета
Рыбак Севера
Рубежъ
Север
Северный комсомолец
Северная корреспонденция
Северная магистраль
Северная широта
Северный рабочий
СМ. вестник
Смольный Буян
Троицкий проспект
Трудовая Коряжма
У Белого моря
Устьянский край
Устьянские Вести
Холмогорская жизнь
Частная Газета
Защита прав граждан
Вельская неделя