Правда Севера
22 апреля 2005 (73)
Клавдия ПРИБЫТКОВА.

Жили трудно, но не ожесточились

Перед войной мы жили в Маймаксе - на 26-м лесозаводе. Отец работал кузнецом. Золотые руки у него были! Не раз демонстрировал соседям и гостям свои поделки, например, хитроумные замки с секретом. Напрасно пытались их открывать - не получалось. Я до сих пор храню единственную оставшуюся после него вещь - кованый железный ящичек, изготовленный его руками. И мечтаю передать его первому правнуку.

В начале сентября 1941 года отца отправили на фронт. Он уехал по железной дороге в направлении Кольского полуострова (в той стороне тогда тоже было "жарко" - фрицы наступали со стороны оккупированной Финляндии). С дороги от отца было только одно письмо. Не сохранили - все истлело от долгого чтения и слез. Писал он про свой сон, что очень-очень хотел пить, но дали чуть-чуть. Спрашивал у мамы, неужели ему осталось жить столько, сколько было глотков в этом стакане?

Поздней осенью вернулся домой раненый товарищ, с которым они ехали в одном вагоне, и рассказал, что по дороге воинский состав был обстрелян и разбомблен. Что отец стрелял из пулемета, кричал и просил патронов. Нашим пришлось отступить, забирая по пути раненых.

Для нас наступило черное время. Зима была такой голодной, что страшно вспоминать. Мы были детьми "без вести пропавшего", а потому лишены какой бы то ни было поддержки и помощи. Мама, прежде домохозяйка, пошла рабочей в водный цех лесозавода. А вскоре, когда заболел мой брат Евгений и умерла маленькая сестра,родившаяся осенью 41-го, взяла расчет, и мы в прямом смысле бежали из Маймаксы на Сульфат, где устроиться нам с жильем (в бараке с проходным коридором) и маме с работой помогла ее сестра.

Мама уже не надеялась, что можно спасти Евгения - в кроватке лежал маленький синенький трупик со скрюченными пальчиками. Но он выжил. В обмен на молоко у бабушек из деревни Повракула мама продала все отцовские вещи - гармонь, охотничье ружье, велосипед. А потом, когда продать было уже нечего, резала траву в сульфатских болотах, по горло утопая в тине. Помню, как я, наблюдая за мамой, кричала от страха, что она утонет. Но риск стоил того: за большой мешок травы бабушки давали пол-литра молока. В конце 1942 года мы получили на отца похоронку, и нам была назначена пенсия. Маме стали выдавать продуктовые пайки, появились тюлений жир и мясо акулы, от которого выворачивало желудок.

Женщины в бараке делились друг с другом, чем только могли, даже едой. Несмотря на суровые будни, они не ожесточились. Кажется, в 44-м на Сульфат прибыла первая партия военнопленных немцев. Со всех сторон к их колонне бежали простые русские бабы, протягивая врагам кусочки хлеба и скудной пищи. Мне, десятилетней, запомнился испуганный, а затем как бы изумленный взгляд одного немца, которому очень старая женщина протягивала алюминиевую ложку (ей нечем больше было поделиться).