Правда Севера
10 августа 2006 (145)
Олег УГРЮМОВ.

Еще стоят няндские бараки...

Есть места в нашей области, с которых, как с древних старух, век свой в страданиях, терпении и любви проживших, впору иконы писать. Одно из таких - Нянда. Пусть сейчас в пиве да "Трое" тонущая, безработная и безоглядная на будущее, но прошлым своим если уж не памятника гранитного, так креста памятного заслужившая.

Была она в начале тридцатых годов поселком для спецпереселенцев, голод и муки сотен изгнанников с родных мест пережила. Соседний поселок Шестой, тоже руками няндских поселенцев построенный, от голода и болезней в ту пору до единого человека вымер. А Нянда выстояла и перед войной являла собой небедный колхоз "Труженик" со своей мельницей, свинарником, овчарней, птицефермой. Действовали тут свои кирпичный, дег-текурный и смолокурный заводики, столярная мастерская.

В пятидесятые годы местный колхоз стал почти единственным на весь Ленский район миллионером, то есть годовой доход от продажи всей произведенной продукции превысил миллион рублей. Лучшие доярки и механизаторы на всю область славились, в Москву на ВДНХ ездили опытом своим делиться.

Все это в прошлом, нынче разве что одинокие бараки средь современных домов напоминают о прошлом. Да еще люди, кто выстоял, кто жил и живет на этой многострадальной земле. Кто помнит...

"Нас привезли на Север в 35-м..."

Небольшая благоустроенная квартира. Здесь чисто и уютно, как будто чья-то рука заботливо потрудилась перед приходом гостя.

- Мы всегда были в работе, - словно бы пояснила Надежда Александровна Листратенкова. - Я маме как-то раз сказала: ты научила нас работать, но не научила отдыхать.

А память листала и совсем иные страницы.

...Как мама рассказывала, в 35-м нам приказали выселяться из дома на Немане и на Север повезли. А мама тогда только-только родила мою младшую сестренку. Было у меня уже четыре брата, вот я пятая, она уже шестая. А ехали в теплушке сколько времени, сколько народу в пути умерло! В Рыбинске около вокзала, мама потом рассказывала, оставила под деревом колыбельку, из прутьев была сделана. Может, думала, заберет кто и тем самым спасет, ведь мы даже не знали, в какие края везут нас. Сама стала за дерево, смотрела. Говорит: никто не подошел, не посмотрел даже...

В Котласе прошли через санпропускник, посадили на баржу и привезли сюда. Здесь - бараки. Не квартиры - маленькие такие клетушечки, не больше двадцати квадратных метров каждая. Кухня общая была, на кухне стояла русская печка.

Мне пять лет было, и я хорошо помню, как арестовали отца. Это был сентябрь 1937 года. Отец только пришел с работы. Река была еще незамерзшая, он возил грузы на Вандышскую базу на лодке. Дело непростое, потому что вверх по реке нужно с помощью шеста подниматься километров на двадцать.

Только сел ужинать, как вошли в комнату два человека. Комендант поселка с ними. У нас стоял в углу сундук большой, так он сразу к нему кинулся, все шарил там руками, что-то искал.

Как его уводили, как прощались с матерью, этого уже не помню. Может, уснула к тому времени, может, плакала.

Многих мужчин в Нянде в тот день взяли. За стенкой барака, по соседству, жили Борисевичи, у них отца забрали. Трое детей осталось у него. Жена вскорости умерла, всех детей забрали в дет-дом. И от него ни слуху ни духу, так и не вернулся. Наш отец вернулся домой только в сентябре 47-го года. Мама как раз на работе была, он пароходом приехал. Хорошо помню, как он зашел в наш барак в фуфайке, а я в этой фуфайке потом поехала в педучилище учиться. Исхудавший, незнакомый. Я с пяти лет его не видела, забыла, как и выглядит. И потом уже иногда думала: не чужой ли это дядька?..

Отец не рассказывал ничего о том, что с ним было за десять лет. Наверное, страшные это были бы рассказы. Да и мы тут пережили немало. Вот даже эти люди, что с нами по соседству жили, запрещали своим детям с нами играть, говорили, что отец - "враг народа". Сестру в школе принимали в пионеры, а соседский паренек встал да и говорит: пусть она рассказывает, за что ее отец сидит. Мы с ним вместе в лес ходили, за ягодами, и - тоже: "враг народа".

Когда отца забрали, мама два года нигде не работала, больная была. Чем жили? Земля была, что-то выращивали на ней. Отец у нас и охотник был, и рыбу ловил. А когда его посадили, мы, конечно, жили всех хуже в Нянде. Хорошо, у мамы нарядов было привезено из дому много, ходила по деревням на картошку менять. Я еще только в первый класс пошла, а уже в няньках жила. Мне сестра недавно говорит: обидно, все получают пенсию за то, что работали, а ты не получаешь. Конечно, обидно, а что поделаешь.

Везде работала, где только можно. Огороды поливала, кто попросит. Дадут кто муки баночку, кто картошин сколько-то. Так и жили. Побираться ходили. Стыдно было, а шли. Прекрасно знали, кто из людей относился к нам по-хорошему, кто по-плохому.

Старшие братья ушли учиться. Вот Григорий из Козьминской школы пешком придет и, как крестьянин, лапти себе плетет из веревки. Сплетет и в лаптях пойдет учиться. Мама не пускает, он говорит: я босиком убегу. Потом он в Лимендское речное училище поступил, а Семен - в Чубье, теперешняя Ухта. Учились оба хорошо. Потом мама не раз вздыхала: и зачем только я их учила, сами голодали, все им... А они писали в письмах, просили младшего братишку: Вася, помоги маме. Мы учебу закончим, вернемся и тебе поможем, и все вернем.

И никто не вернулся... Одного в июле, другого в декабре 41-го взяли на фронт. Семену год оставалось учиться, написал, что отправляют на фронт. А тогда еще железная дорога у нас была лагерная, первые поезда только-только пошли. Я помню, что поезд, на котором его должны были везти, ждали-ждали, а тогда они без всякого расписания ходили. Он потом забежал домой ненадолго, стоянка была у поезда, а я спала. О чем-то они там поговорили с матерью, он уехал. Сначала на одного брата похоронка пришла, потом на другого.

Перед войной семьи поляков к нам в поселок привезли. Много было их, в нашем бараке их тоже жило много. Как и мы, лес рубить ходили. Война началась - карелы жили эвакуированные. После войны власовцев к нам привезли, у них шинели коричневые были, не по-нашему сшиты, ботинки большие, мы таких раньше не видели. А после стали и тунеядцев в Нянду присылать, всякие-всякие были...

В 48-м нас из-под коменданта освободили, а через год мы поехали к себе на родину. Что у нас там осталось: дом разобран, один склеп стоит, в нем не будешь жить. У отца был брат, но он жил на другой стороне Немана. Он такой пугливый: ой, да о брате, да еще по 58-й статье, лучше не вспоминай!.. Так и вернулись назад в Нянду.

Свет домашних окон

Пожилая женщина сидит у окна. Велики ли домашние хлопоты, когда осталась одна? Можно время не считать, на часы не смотреть, вот и сидит, задумавшись. Разные думы одолевают, было в жизни немало и трудного, были и радости.

Первый раз я с ней встретился четверть века назад. В доме ее, на краю Нянды, было не в пример нынешнему многолюдно. Отыскали мы с ней уголок поспокойнее, чтобы побеседовать. А прежде чем начать расспрашивать Евдокию Павловну Дорофееву, я достал блокнот и на первом его листе принялся записывать имена ее детей по старшинству: Татьяна, Валентина, Владимир, Анатолий...

Список получился внушительным, ведь в этой семье росло двенадцать детей.

...Ей не было еще и двух лет, когда умерла мать. Отец привел в дом мачеху. А потом началась война, отца взяли на фронт в сорок втором. Первое время от него приходили маленькие треугольники писем, потом, через долгое время, о его гибели написал фронтовой друг.

Жить становилось все труднее. В доме мачехи, с которой после гибели отца больше ничего Евдокию не связывало, было еще двое детей. И тогда она приняла нелегкое для одиннадцатилетней девчонки решение: босиком, без денег, отправилась к сестре отца, которая жила под Архангельском.

Путь туда из небольшого городка в Вологодской области был неблизким. На попутной машине доехала до железнодорожной станции, всеми правдами и неправдами села на поезд. Свет не без добрых людей, ей помогли и в поезде проехать, и на нужной станции сойти.

Жила у тети в Архангельске, нянчилась с детьми, а когда исполнилось пятнадцать лет, пошла устраиваться на работу. Посоветовали идти на разборку прибывающих в Архангельск по Двине плотов. Труд был нелегким, особенно если учесть, что работали здесь по десять часов в сутки, но иногда не хватало людей, и тогда напарники сменяли друг друга каждые полсуток.

Так прошло три года. В тот день она особенно сильно устала, до этого пришлось работать почти сутки. Привычно прицепила трос от катера крючком к плоту, встала рядом. Загудела лебедка, трос стремительно пополз на катер и вдруг, сорвавшись, с силой ударил ее по ноге, сдернул в воду и потащил к винту катера.

Спасла ее только хорошая реакция, благодаря которой и успела в самый последний момент уцепиться за проволоку.

Когда ее везли на катере в больницу, она не теряла сознания. Видела испуг подростка-напарника, жалость в глазах моряков и понимала, что с ногой дело плохо. Потом была операция, после которой она стала инвалидом. Ногу ампутировали.

И так уж получилось, что спустя всего несколько дней после ее беды на одном из предприятий Северодвинска случилось несчастье с молодым пареньком, приехавшим сюда работать из далекой деревни Урдома, что стоит на берегу Вычегды. Он попал в больницу, где ему ампутировали пальцы ноги. Эта общая беда привела обоих в спецшколу, где люди, получившие увечье, осваивали различные профессии. Так и встретились Евдокия Павловна и Александр Степанович.

Первое время молодая семья жила в небольшой комнатушке в Архангельске, но часто приезжали на родину Александра Степановича. Однажды разговорились с председателем колхоза "Дружба", тот и принялся уговаривать переехать Дорофеевых в деревню. К тому времени Александр Степанович освоил профессию шофера. Знал председатель, чем механизатора уговорить: подогнал к дому новенький ГАЗ-69. Такая машина ни в какое сравнение не шла со старой разбитой полуторкой, которая осталась в Архангельске.

Через полгода Дорофеевы переехали в деревню Урдома. К тому времени у них было уже трое детей. А когда закрылось там отделение совхоза, перебрались в Нянду.

Детей Дорофеевы воспитывали по мудрой народной педагогике, которая заключалась в простой истине: к каждому члену семьи, каким бы маленьким он ни был, относиться как к равному. За равноправие нужно было платить трудом, каждый вносил в работу по дому свою лепту. Младшие подметали пол, носили дрова, старшие уже уверенно ухаживали за домашним скотом.

Дети росли, и обязанности их по дому, так же, как и девичьи платьица и мальчишечьи рубашки, передавались по наследству младшим.

О детях вспоминать она может долго. Помнит, как провожала в первый класс старшую дочь. Это стало потом неписаным законом: с тем, у кого в жизни происходит какое-то важное событие, будь это первый урок в первом классе или проводы в армию, рядом должен находиться кто-то из старших. Когда родился шестой ребенок - Лена и Евдокия Павловна была в больнице, дома ее заменяла десятилетняя Таня. Успевала она и обед для всей семьи приготовить, и по хозяйству управиться, и уроки выполнить.

Год за годом покидали дом дети. На выпускной вечер в школу-интернат Коряжмы пригласили Евдокию Павловну. С грустью прощались учителя с ее Володей, одним из лучших учеников школы, активным общественником, участником всех концертов в школе. Но зато на смену ему пришел младший брат Толик. Как эстафету передал Володя младшему брату сверкающую трубу, на которой пять лет играл в духовом оркестре. Теперь место в оркестре занял Толик, а когда и ему подошла пора прощаться со школой, он научил играть на трубе брата Сергея, уступил ему свое место в оркестре.

Галя после окончания восьмилетки поступила в строительное ГПТУ в Коряжме, как одна из лучших учениц, она в составе туристической группы ездила в Венгрию. А когда из поездки вернулась домой, на высоком зеленом угоре ее встречали все братья. Только сошла с теплохода и ступила на берег, как над Вычегдой полились звуки туша, исполненного на трубе.

Давно уже выросли дети, почти все остались жить здесь же, в Нянде. Пока был совхоз, работали там. Дочь Галина была бригадиром, возглавляла профсоюзную организацию отделения совхоза, избиралась депутатом районного Собрания. Сын Анатолий не один год руководил механизированным звеном на заготовке кормов. А теперь уже и внуки выходят в жизнь.

...Что мы ценим прежде всего в семье? Атмосферу доброжелательности, при которой можно воспитать в ребенке трудолюбие, честность, скромность, чувство собственного достоинства. Товарищество, единство чувств, душевных порывов ее членов при всем их различии в возрасте, характерах. И где бы потом ни находился человек, какие бы трудности ни вставали на его пути, его всегда будет согревать свет домашних окон.

Олег УГРЮМОВ.

На снимках: стоят еще здесь бараки, не дающие забывать о прошлом; Евдокия Павловна Дорофеева; гражданин Польши Збигнев Недзвецки спустя шестьдесят лет приехал в Нянду, где жил мальчишкой в начале войны.

Фото автора.